1. Легенда о Рубисс

Часть 1. В далеком Эдеме

Пролог

Небеса – обиталище божества Митры и иных величественных богов. Так было, и так будет всегда.

Прежде в мире смертном влачили свое существование простые и глупые люди. Люди занимались собирательством, облачались в звериные шкуры, и проживали свою однообразную и короткую жизнь, и неведомы им были общины и торговля.

То, что после обратится империей Му, ныне представляло собой всего лишь несколько бревенчатых хижин, а на месте будущего славного Алиахана была заросшая сорняками пустошь, беспрецедентно отдаленная от обиталищ смертных. Ни королевская семья, ни прекрасная принцесса, ни славные воители еще не родились. Долгой, очень долгой была та эпоха. Но изменения мира - не более чем мгновение по сравнению с течением времени божеств.

Между миром смертных и небесами пребывал еще один мир. Земля духов и фей, сотворенная небожителями, называлась Эдем. Мир сей был подобен тени или иллюзии для смертных. Нечто эфемерное, что могли они ощущать, но что исчезало при их приближении. Некоторые из мирян пропали без вести, пытаясь достичь сей реальности, а некоторые так жаждали попасть в Эдем, что не могли жить полноценной жизнью.

И все же было немало удачных примеров путешествия в разные области Эдема и благополучного возвращения. Но время в сем мире духов текло иначе, чем в мире смертных, поэтому миряне могли вернуться в родные города и узреть, что все родные их и знакомые обратились древними стариками, в то время как сами они ничуть не постарели. Таков был Эдем.

В Эдеме обитали сотни тысяч духов. Исполняя миссию, препорученную им небожителями, они надзирали за смертным миром. Все они были старше мира смертного и владели могущественной магией.

В центре Эдема пребывал небольшой городок под названием Ландейл. Он был возведен на берегу узкого залива Ангис, находилось в котором множество островов, и находилось рядом с поселением устье реки Нерил. С вершины магической горы Сферы можно было зреть горы Вериданус, что к востоку, а в направлении заката за благодатным лугом Тенелус пребывала гора Кудема. В направлении созвездия Олифанта лежало озеро Лепидио и холм Настурциум, а в направлении Сферы и Большого Пса - замерзший океан Пангасианодон Гигас.

Следует отметить, что обитал в Эдеме и его один народ. Отдельная раса, осевшая в отдаленных пределах у подножия магической горы, Сферы. Хотя они имеют то же происхождение, что и духи, они были изгнаны богом Митрой давным-давно и постигли иную судьбу. Называемые «изгнанными» или «народом с берега реки», они не обладали магической силой духов, но парили над миром на спине волшебной птицы Рамии, обитавшей в шести долинах.

Изгнанников и иных духов Эдема разделили горные хребты Вериданус, и не имели они связи друг с другом. Они так сильно не любили друг друга, что даже не мыслили об установлении каких-либо отношений, посему пресекли всякие попытки оных.

В сем Эдеме и родилась Рубисс.

Позже станет она равной богам, или даже более могущественной сущностью, коя породит множество земель – как то империя Му и Алефгард – мир, в котором смертные станут почитать ее. Великая богиня огня, о которой повествует наша истории, была выходцем из Каллихтис, одного из пяти Великих Домов Эдема. Имя ее – Рубисс Аписито Каллихтис.

В ту пору она еще не была богиней...

Глава 1. Праздник урожая

1

Рубисс, облаченная лишь в легкую ночнушку, стояла в одиночестве у окна и, щурясь, смотрела на закатное солнце, скрывающееся за горой Кудема. Солнце было немного меньше и бледнее, чем там, где она родилась – у подножия Настурциума. Тем не менее, оно было ярко и насыщенно, как и плод паяры в эту пору года. В начале праздника урожая, который проводился один раз в год, фрукт был поистине великолепен.

«Пора мне лечь». В это время года в Эдеме солнце не прячется до полуночи. Яркое вечернее сияние окрашивает весь город Ландейл в один цвет. Чудесные каналы, мосты и каждый уголок узких улочек сияют, отбрасывая длинные тени на любой маленький камень. Окна домов, купол здания для сбора воды, парапеты каждого моста, тщательно подстриженные деревья и упряжки лошадей - все это сегодня украшено цветами, лентами и бусами. Буквально на всем - красновато-оранжевая сияющая звезда.

«Кажется, будто все горят...!»

Рубисс была взволнована. Огонь, пламя и все, что горело, принадлежало Дому Рубисс. Еще полгода, и ей исполнится шестнадцать лет, когда созвездие Охотника достигнет высочайшей точки на небосводе. В Эдеме это означает взросление. Тогда она возглавит свой род. С этого дня ей нужно выбросить всю свою прежнюю одежду и начать степенную, усердную и формальную жизнь. Дядя Гуамон Семиаквилус Каллихтис, который в настоящее время берет на себя ответственность за Дом Каллихтис от имени ее покойных родителей, управляет сотнями духов огня.

К началу весны Рубисс станет главой рода. Она ожидала этого момента с предвкушением - и немного со страхом. Если ты становишься главой Дома, то не можешь позволить себе всего того, что делаешь в повседневной жизни. Например, покинуть особняк у подножия горы можно только при посещении озерной святыни, и только в особые дни календаря.

«Это должно быть последний раз в моей жизни, когда я могу в какой-то мере насладиться атмосферой праздника урожая». Рубисс слегка кусала губы, но затем качнула головой, прогоняя эти мысли.

«Сегодня начинается праздник урожая. Наконец-то! Надо забыть о темных чувствах».

Из окна до Рубисс доносились звуки из далекого центра города. Кажется, с наступлением сумерек наконец-то усилилось воодушевление жителей. Мелодичные звуки флейты, барабана и колокола кажутся сильнее и быстрее. Звучные голоса, тонкие голоса, разнообразные поющие голоса, пронзительный смех веселого ребенка и странные кричащие голоса далеких духов.

«Что же вы все там делаете? Это действительно так весело?»

Рубисс уперлась ладонями в подоконник и привстала на цыпочки. Саму площадь отсюда не разглядеть, но, когда она высунулась в окно, ей удалось увидеть часть купола амфитеатра. Было понятно, что рев пламени ежегодных костров и тени шумящей вокруг них толпы перекрывали друг друга, образуя единую какофонию. Там было светло и весело, а здесь, в ее комнате, тихо и сумрачно.

«Интересно, хороший ли костер вышел в этом году. Горит ли он ярко? Сумеет ли он остаться до утра?»

Первое, о чем подумала Рубисс, - о долге духов ее клана. Она питала некоторое беспокойство по поводу костра. Однако в тенях, пляшущих на куполе амфитеатра, можно различить плащ в варварском стиле клана ветра, который сильно трепетал, мечи, гордо воздетые, и головы таинственных существ, и Рубисс распирало от любопытство. Она отчаянно хотела быть там, со всеми.

«Всем, конечно, очень весело. Все девушки одеты по-особенному. Молодые парни демонстрируют свои особые навыки. И сегодня вечером хороший друг может стать спутником на всю жизнь. Интересно, что там за духи собрались? Какие способности они демонстрируют? Кто самая красивая женщина на празднике? Интересно, это будет Лируран из Долины Орхидей? Или, быть может, младшая дочь главы клана зимнего ветра? Но Сирс из духов- бабочек так прекрасна. Она очень красива и невинна. Я уверена, что она лучшая. А еще праздничные браслеты, предлагаемые парнями. Кто из них сумеет собрать их больше всех?»

«Это так здорово! Я тоже хочу туда пойти!» Рубисс сжала кулаки, как маленький ребенок. «Я тоже хочу туда пойти. Я хочу, чтобы все могли танцевать и веселиться вместе. Пусть парни разглядывали бы мои стройные ноги, и я отведала бы ликера. Забавно было бы притвориться милой девочкой и над кем-то подшутить. Это как прихватить сладостей и спрятаться за мамой, как поступают дети. Я хочу попробовать все это!.. Эх, если бы только было возможно пойти туда и насладиться праздником со всеми!»

Последняя алая капля заката вспыхнула, а затем исчезла. Все пламя подчинялось Рубисс. И казалось ей, что весь город Ландейл был ее частью. Царила в нем прекрасная атмосфера. Но Рубисс не могла ее разделить.

Не было у нее ни песен, танцев, молодых парней, предлагающих браслеты. Она не должна была ничего ожидать. Вся веселая суматоха, музыка, которая играла в ее сердце, пиршества и мечтательные молодые духи - все это было строго под запретом для нее.

По правде говоря, даже смотреть в это окно ей не рекомендовалось. Если кто-то увидит ее, тут же отведет в сторону. Но сегодня никто не сможет ничего разглядеть в таком темном окне. Потому что все без ума от празднества, пламени года и противоположного пола, и все это можно ощутить, лишь протянув руку. Заключения не было не было, но Рубисс была пленницей. Традиции старинного рода и красивого, но жестокого особняка Каллихтис в Ландейле держали ее в заточении как грешницу. О праздничных обычаях лучше было бы ей вообще ничего не знать. Наверное, было ошибкой оставаться в городе Ландейл в такое время. Когда Рубисс думала, что любая другая девочка примерно того же возраста, что и она, забудет о застенчивости и чопорности сегодняшним вечером, она не могла не чувствовать ревность. «Почему я должен сидеть в этом старинном доме?»

Она совершенно не понимала этого. Рубисс очень хорошо знала устои и традиции. Глава пяти Великих Домов должны следовать своему долгу. Более того, брачные союзы должны заключаться оракулами. В случае Рубисс, у которой не было братьев и сестер, жених ее будет исходить из иной ветви рода Каллихтис. Требуется родить особо сильного ребенка по родовой линии. Неважно, как ты себя чувствуешь при этом. Нет другого выбора, кроме как подчиняться правилам. Вот почему для Рубисс было настоящей мечтой отправиться к песням, танцам и волшебству, вершимому вокруг костра года на этом празднике урожая, где молодые люди собираются в поисках любовников... Но, если с ней что-нибудь случится, не только сотни духов огня потеряют наследницу Дома, но и устои всего Эдема могут подвергнуться испытанию.

Бах!

Ввысь устремились фейерверки. В синем небе красиво расцвел большой цветок. Пока Рубисс была погружена в свои мысли, снаружи уже совсем стемнело, и приближалась кульминация праздника. Тот факт, что взорвался фейерверк, означал, что на празднике находится кто-то из ее рода. Рубисс было интересно, кто именно.

«Эндликери, у которого хорошее настроение? Лапради, который хочет поскорее с этим покончить? Или, учитывая изысканную форму крылатой орхидеи, может, даже дядюшка Мизон забыл о своем возрасте и являет публике чудеса пламени. Может быть. Ничего страшного нет в проявлении своих умений, но я хочу, чтобы все придерживались умеренности. Не хотелось бы обжечь кого-то слишком ярким пламенем. Обычно это мы с легкостью воспламеняемся...»

Рубисс попыталась рассмеяться, но ее губы задрожали. В горле появился холодный комок, дыхание сдавило. Она хотела расплакаться. Однако было странно рыдать по такой незначительной причине.

«Плакать... Я не такая неженка. Девы клана духов огня сильны. Не так-то просто сломать их волю. Дочь гордого вождя расы, я должна быть еще сильнее!»

Еще одна орхидея расцвела в ночном небе, отразившись в глазах Рубисс. Та упрямо взирала на это великолепие, не в силах сдерживать боле слезы.

До нее донесся звон кубков из черепашьих панцирей – звучали тосты, духи предавались возлияниям. Ветер переменился, и даже запах, который казался восхитительным, доносился до Рубисс с площади. Сегодня Рубисс была голодна и весь день провела в депрессии, так что у нее не было аппетита. Испытывая подобные чувства, она обижалась на свою потребность в пище, ибо продолжала испытывать голод.

Под окном, у которого тосковала Рубисс, проплыла гребная лодка, полная веселых горожан. Вокруг все веселились. Девушки отважно запрыгивали на борт. Молодые парни налегали на весла. Дети, которые зачерпывали воду из реки и бегали друг за другом. Взрослые, которые беззаботно смеялись. Они не могли знать, что она осталась одна, и стремились на площадь, устраивая шум в извилистом канале.

«Да что с тобой? Не упрямься!»

Рубисс отчетливо услышала крик, встрепенулась, пытаясь найти его источник. Лодка, на расстоянии двух мостов, переброшенных через канал. Кто-то из клана земли – судя по черному костюму – настойчиво попытался поцеловать деву в голубом платье, что пришлось ей не по нраву, и друзья девы оттащили наглеца. Лодка опасно накренилась, зачерпнув воду и чуть было не ударившись об опору моста.

Находящиеся в лодке закричали; дева встала на ноги и, пробежав пару шагов, тотчас же взмыла в небо. За спиной мерцали два изящных крыла, которые казались сотканными из ветра. Фигура девы вскоре исчезла во тьме.

«Это дух-стрекоза из клана воды!» Рубисс захлопала в ладоши. «О, какие красивые крылья!»

Существовало два вида крылатых духов. У одних крылья были видимы, у других – сокрыты. Большая часть духов из последней категории были не птицами, но насекомыми, крылья коих были изящны и прекрасны, и многие считали, что выступают те продолжением их аур.

«Эй, балбес! Если ты умеешь летать, ты должен просто лететь за девушкой!» Лодка, находился в которой парень в черном камзоле, проплывала как раз проходит под окном Рубисс. Разгневанный юноша взирал в небо, не в силах смириться с постигшей его неудачей.

«Ну, разве это не странно? Кто эта девушка?»

«Хватит. Не неси ерунды!»

«О, да парень, вижу влюбился, а дама его сердца уже успела сразить его наповал!»

«Да замолчите уже, наконец!»

Приятели извинились перед иными пассажирами на лодке, но отверженный парень не мог выбросить инцидент из головы, и, откупорив бутыль ликера, начал пить. С таким поведением он наверняка подмочит свою репутацию среди духов. Но все же в один из главных праздников это поведение, возможно, простительно.

«Ты оставишь наш сразу же, когда зазвонит полуночный колокол? Не глупи! Когда соберется много народа, начнется самое интересное».

Рубисс непроизвольно хихикнула. Даже девы из клана воды, славящиеся своим благопристойным поведением, при полуночном звоне колокола примутся соблазнять мужчин. Нет никого более несчастного, чем девушка, которая не сможет получить браслет в ночь праздника урожая. «И я... одна из тех несчастных девушек. Я не могу так смеяться вместе с другими. Провести ночь в одиночестве обычно было бы так грустно. Возможно, во мне говорит ревность, а это дурная черта!»

Почему? Ответ также известен Рубисс. Она все еще помнила свою покойную мать и ее наставления. «...Ты особенная дочь. В будущем тебе править Великим Домом Каллихтис, поэтому тебе придется быть скромнее, чем кто-либо другой. Не будь нетерпеливой. Нет. Такое поведение недостойно Рубисс. Сколько раз тебе говорить? Молодая девушка всегда на три шага отстает от своих чувств. Не делай такое упрямое лицо. На лице истинной леди всегда легкая улыбка. Будь терпелива. Если ты чувствуешь, что твоя кровь бурлить и ты не контролируешь... поторопись, уединись где-нибудь и подожди, пока сердце не успокоится. Когда ты расстроена, никогда не показывай этого другими. Если ты явишь свои эмоции, то не сможешь контролировать ситуацию! Самое главное - не ослушаться небожителей. Не пытайся идти против своей судьбы. И помни: драгоценная жизнь дарована тебе богом Митрой, и он всецело распоряжается ею».

Единственно верный путь – принять устои общества Эдема. Нарушать свои собственные правила так же бессмысленно, как, например, пытаться плыть вверх по водопаду Панкакс!

«Но, о, мама... Не знаю, почему великий Митра предрек мне такую судьбу? Почему мне всегда так тяжело? С этим надо мириться?»

В наполнивших очи слезах огни города, отраженные в воде, колыхались и, казалось, истекали кровью.

«Я хочу идти, куда хочу, как хочу, хочу жить свободно!..» Будучи дочерью главы клана, Рубисс сознавала, что у ней приковано самое пристальное внимание со стороны окружающих. «О, я ненавижу судьбу! Судьба забрала у меня папу и маму. Я была еще совсем маленькой. Я даже свечу сама зажечь не могла, а они навсегда покинули меня, отправившись в царствие мертвых. Однажды в далеком будущем я отправлюсь туда, и, может быть, смогу встретиться с моими папой и мамой. Так говорит дядя Гуамон. Посему следует набраться терпения. Но когда мне было одиноко, и я плакала, мне хотелось, чтобы мама и папа остались со мной навсегда!..»

Когда эмоции усилились, глаза Рубисс стали тонкими, как нити, и ее изначально красные волосы ныне развивались в воздухе, излучая ослепительно-алое сияние; с кончиков ее тонких ногтей сорвались искры... У наследницы правящего рода духов огня были пламенные эмоции, и обладала она устрашающей силой, скрываемой за покорным и женственным поведением, которому следовала как достойная дочь своей покойной матери.

2

«Эй, Рубисс? Ты спишь?..»

Внезапно горячий воздух вырвался в резко распахнувшуюся дверь. Воздух вокруг Рубисс был очень горячим – следствие высвобожденных ею эмоций.

«Быть не может...»

В комнату ступила дальняя родственница Рубисс, Алина. Жар опалил ее дорогие одежды.

«Ну вот, что ты наделала? Это платье я позаимствовала у своей радужной тетушки. А теперь только посмотри на него! Ты можешь перестать?»

«Покажи».

Рубисс осторожно затушила тлеющую ткань кончиками пальцев, немного вернув одеждам прежний вид. Но изначальный цвет восстановить было уже невозможно.

«О, боги... Мне так жаль! Мне так жаль, Алина. Я извинюсь перед тетей. Куплю новое платье и верну ей».

Арина усмехнулась, показал язык. «Да не переживай ты так. Тетя подслеповата и ничего не заметит. На самом деле я стянула платье, когда она отправилась спать, и не хотела бы, чтобы ты извинялась».

«Что?!»

«Она не разрешала мне брать его. Мол, сама носить не будет, но все равно никому не отдаст. Так вот». Рыжеволосая фея Алина иногда была слишком вредной. «И вообще, оно очень старо. Может, в этом все дело. Я хотела попросить кого-нибудь оценить, как оно на мне смотрится, но ведь все уже на улицах. Я знала, что лишь ты остаешься здесь».

«Ну давай, повертись».

Алина с готовностью повертелась перед Рубисс, и на воротниках одежд ее промелькнули темные молнии. А когда фея потрясла головой, от косичек ее полетели искры, присоединившись к молниям.

«Очень красиво... Замечательно! Косы твои просто великолепны».

«Хе, и я так думаю».

Рубисс сумела выдавить улыбку, и кузина надулась от гордости. Убийственная зависть снедала душу Рубисс. «Я тоже хочу носить красивые одежды и танцевать. А вынуждена оставаться в одиночестве, одеваться как старуха и пребывать в заточении в такую прекрасную ночь...»

Рубисс не сдержала слез, и Алина резко осеклась, прекратив хихикать. «Я сделала что-то не так?»

«Все хорошо, неважно. Иди давай! Танцы скоро начнутся!»

«Ты плачешь. Почему?»

Алина пристально смотрела на нее, и Рубисс отвернулась.

«Все хорошо. Беги».

«Ты хочешь отправиться на праздник, да?»

«Н-нет...» - Рубисс растерялась, не зная, что и ответить на прямой вопрос.

«Хммм...» - задумалась Алина. Она слегка покусывала кончик пальца, приподнимая брови. Рубисс, с другой стороны, очень устала. К расстройству из-за того, что кузина поняла, что ее гнетет, добавлялась зависть к свободной и беззаботной жизни Алины. Рубисс отошла к креслу у окна, откуда доносился шум праздника, который и не думал завершаться. Инстинктивно Рубисс протянула руку к окну, чтобы закрыть его, но Алина мягко улыбнулась ей, и девушка опустила руку.

«Все хорошо, не нужно это скрывать», - молвила Алина, прекрасно понимая, что у Рубисс на душе.

«Знаешь что? Пойдем вместе!»

«Что? Но я не могу...»

«Ой, не кричи ты так! У нас обеих головы заболят. И вообще, ничего плохого в этом нет. Ладно, предоставь все мне».

Вредная девчонка взяла напуганную кузину за руки, оглядела ее с головы до пят, затем шепнула: «Я знаю, что предстоит будущей главе клана. Но даже тебе время от времени нужно дышать свежим воздухом. Поверь, я понимаю твои чувства. Неважно, сколь ревностно нужно соблюдать все эти устои, связанные с наследием, но, если тебе не будет позволено жить хоть немного ради себя, ты здесь задохнешься».

Рубисс не могла заставить себя встретиться взглядом с Алиной.

«Не смотри. Не слушай, что она говорит. Не кивай, выражая согласие. Она говорит именно то, что я так хотела услышать. То, что я всегда повторяла себе. Поэтому я и не думаю, что слова эти могут быть правдой...»

«Ведь сегодня праздник. Рубисс, ты такая красивая девушка! Нет никакого смысла в том, чтобы оставаться здесь в заключении. Жизнь цветка коротка, и уже полна боли. Молодостью нужно наслаждаться. Знаешь, обилие забот приведет к появлению морщин».

«Прошу, Алина, прекрати».

«Почему ты так настаиваешь на том, чтобы быть хорошей девочкой? Послушай, Рубисс. То, что ты хочешь сделать, нельзя назвать плохим, разве нет? Хоть ненадолго. Мы выйдем наружу, посмотрим на праздник, и никто не обратит на нас внимания. И я не стану подбивать тебя на всякие опасные глупости. Скорее присмотрю за тобой, ведь скоро ты станешь главной клана. Договорились?»

Смотря в сторону, Рубисс кивнула.

Да, таков был ее титул здесь, в Ландейле. Ее нянюшка утверждала, что ей нет никакой нужды отправляться в город, но ее дядя, будучи нынешним главой клана, настоял на этом.

«Возможно, дядя Гуамон хотел, чтобы я вкусила последнюю толику свободы и насладилась жизнью сполна?»

Еще одна причина, чтобы не заставлять доброго дядю тревожиться. Причина остаться в этой комнате, ей великодушно предоставленной.

«Ну, так что? Мы просто отправимся туда и посмотрим, как все проходит. Нет причин колебаться. Идем же!»

«Но... но... Нет, я не могу».

«Но почему?»

Столкнувшись с напористостью родственницы во всей ее непосредственности, Рубисс ощутила острую боль в груди.

«Это ведь мне сейчас плохо, и почему я должна подбирать слова, обращаясь со своей лучащейся от счастья кузиной? Она всегда действует инстинктивно, не задумываясь о каких-то моральных и общепринятых нормах поведения. Алина... свободна. В своем чудесном платье она может отправляться на бал и кружиться в танце сколько душе угодно».

«Ты не поймешь», - вырвалось у Рубисс. – «Никто не может понять, что у меня на душе».

«Может, ты и права. Но для такой несчастной девушки, как ты, сейчас самое время отвлечься. Ты просто пленница в этом затхлом доме».

«Алина, тебя слышно издалека!»

Марланд – дух, сопровождавшая ее в Ландейл, в настоящее время гостила у сестры, но обещала вернуться самое позднее к полуночи. Возможно, она уже у дверей. Рубисс быстро оглянулась, страшась того, что Марланд уже здесь и слышит их разговор.

От Алины это не укрылось. На губах ее появилась понимающая улыбка. Похоже, она понимала, какие мысли сейчас в голове у Рубисс – та начинает принимать для себя желание отправиться на праздник. Алина чувствовала удовлетворение от осознания того, что даже та, которая вела себя достойно, как и подобает наследнице клана, та, с которой были связаны ожидания многих, та, которая являла собой истинное воплощение непорочной девы, в душе была мятежницей. Другими словами, Алина поняла, что сможет убедить кузину сделать небольшую шалость.

«В будущем эта девушка будет обладать огромной властью. Поэтому, если ей придется столкнуться с тяготами и непростыми решениями, будет здорово, если она запомнит сегодняшний день. Уверена, я смогу убедить ее».

Хитрый замысел Алины уже претворялся в жизнь, но ей нужны было найти непробиваемые аргументы, основанные на дружбе и женской солидарности, дабы Рубисс, наконец, открылась ей.

«Глава клана или нет, она все еще ребенок!..»

На лице Алины играла понимающая улыбка, и обратилась она к своей убивающейся кузине, молвив: «Говорю тебе, если нас не заметят, опасаться нечего. Мы даже можем воспользоваться заклинанием, чтобы запереть дверь и оставить здесь иллюзию. Если старая Марланд будет спать, до утра ничто ее не разбудит. Все старики уже покинули площадь, и даже если там и был кто-то из пяти Великих Домов, кто знает тебя в лицо, он наверняка уже возвращается восвояси. Я скажу тебе честно: сейчас – самое время отправиться туда. Ты ведь хочешь хотя бы раз в жизни увидеть настоящий праздник своими глазами, верно?»

«Ну...»

Хотя бы раз в жизни.

Эти слова пронзили сердце Рубисс подобно стреле. Если она пропустит праздник, иного шанса посетить оный ей не представится. Через шесть месяцев она ступит в темный особняк главы клана у подножия горы, и каждый следующий день будет похож на предыдущий и полон рутины. Эти чувства наряду с детскими воспоминаниями заставили Рубисс непроизвольно содрогнуться от страха и отвращения.

«В шестнадцать лет мне придется отрешиться от мира навсегда. Мое детство и юность практически завершились. Даже если я не готова...»

Образ матери вновь возник в разуме ее. Неважно, сколь сильно она пыталась держаться подобающе и обманывать себя, мама всегда видела ее насквозь. Подобно служительнице луны, обитающей на озере глубоко в горах, она всегда смотрела на дочь ясным пристальным взглядом.

«Это... будет ошибкой. Я не могу так поступить!» - Рубисс закрыло лицо руками. – «Прошу, перестань искушать меня!»

«Да в этом же нет ничего такого! Сейчас все уже, наверное, пьяны. К утру и не вспомнят ничего. Но даже если этого недостаточно, чтобы тебя успокоить, можно попробовать немного изменить облик. Таким образом тебя точно никто не узнает».

«Изменить облик?»

Алина театрально закивала, в глазах ее блеснули искорки.

«Именно! Слушай, у меня есть прекрасная идея. Я дам тебе праздничное платье – красное, оно идеально тебе подойдет. Подобных ты наверняка не носила прежде».

«Эммм...»

«Мне очень дорого это платье, но я отдам его тебе, так и быть. Я все время носила его до последнего года, сейчас оно мне уже маловато».

Алина указала на свою внушительных размеров грудь, и Рубисс вздохнула. Если она заберет это платье, придется подгонять его под ее фигуру. Но желание носить такие же красивые платья, как у девушек в этом городе, было сильно. Прежде ей приходилось носить чудесные одежды – особенно на встречах глав пяти Великих Домов, но то были церемониальные ризы, передающиеся в роду ее из поколения из поколения. То были давно устаревшие, ничем не привлекательные одежды. А в повседневной жизни Рубисс обязана была одеваться неброско и просто. Одежды, которые мама шила для нее (после сия обязанность была возложена на няню, которая скрупулезно следовала наставлениям своей хозяйки) отражала ее собственное видение мрачности и сдержанности во всем, и не было на них никакой вышивки и украшений. Длинные рукава и платье до самой земли. Подобные одеяния носит лишь старухи жарким летом, и лишь затем, чтобы закрыть старую кожу от взоров.

«Если речь идет о платье, которое носила Алина, могу представить себе фасон его и цвет. Должно быть, мама сразу бы заклеймила его ‘вульгарным’ и ‘недостойным’, и поставила бы нем крест. Но я действительно хочу примерить такое платье, хотя бы разок. Хочу узреть, как оно будет сидеть на мне!»

Рубисс размышляла о том, достаточно ли будет вызывающего платья и маски для того, чтобы горожане приняли ее за девушку, подобную Алине.

«Вредная девчонка, подобная ей, которая всегда старается быть на виду... Идея о том, что она появится на празднике с копией самой себя, чтобы привлечь внимание публики, не кажется такой уж необычной... Да, две Алины, наслаждающихся праздником. Я стану второй Алиной. Сегодня на празднике не будет Рубисс. Иллюзия, которая останется в комнате, будет мирно спать в своей кровати. Если я вернусь до того, как Марланд проснется, проблем не будет вовсе... Да, я вернусь еще до того, как прозвонит утренний колокол. Две Алины окажутся прекраснее всех, и именно на них будут обращены все взоры парней!»

3

Близ площади, где ярко горело пламя, собрались духи со всего Эдема, дабы принять участие в празднестве. Улицы были заполнены, и некоторым духам пришлось взобраться на крыши соседних домов, а более ловкие устроились на древесных ветвях. Сотни тысяч созданий, походивших обликом на зверей, птиц и даже насекомых, являли собою единый живой организм. Стена духов окружала пожарную башню – столь величественный и высокий шпиль, что, казалось, простирается он до самых небес. На лицах присутствующих отражалось восхищение и радость.

Юноши без умолку общались друг с другом, а девушки подходили ко всем встречным, чтобы оценить, как те выглядят. Где-то вновь встретились старые друзья, в ином месте хором горланили песни. Продавцы выкладывали на прилавках приготовленные ими сладости, будто сошедшие с картинок книг; музыканты играли веселые мелодии на лирах и флейтах, умудряясь при этом приплясывать и размахивать своими шляпами; парень из клана лазурных птерозавров держал двадцать четыре корзины, наполненные всякой вкуснятиной, и пытался добавить еще, а его капризный младший братец требовал посетить хотя бы еще одного лавочника; какая-то подозрительная старуха пыталась продать подозрительную книгу, утверждая, что в той содержится созданное ею заклинание. Среди празднующих было немало отличающихся ушами, хвостами, перьями, а также порой клыками и чешуей, но взоры множества духов были прикованы к полуобнаженным сестренкам-русалкам, восседающим на древообразном коралловом рифе и расчесывающим свои длинные волосы; вся экспозиция была заключена внутри плывущей над землею стеклянной сферы, созданной к празднику. Хоть и не до такой степени, но и другие девушки в городе были одеты так, чтобы подчеркнуть свои сильные стороны: при виде друг друга они тут же вызывающе расправляли плечи, а на личиках их появлялись недовольные гримасы. Иногда зрели горожане поистине ирреальных крылатых духов, начиная обсуждать между собой, к какому роду принадлежат те. Милые улыбки молодежи и чудесные красочные костюмы делали эту ночь особенной.

Конечно, были и те, кто просто хотел насладиться праздником. Поскольку то был сезон урожая, блюд и выпивки было предостаточно. На бесконечных столах можно было обнаружить злаки, доставленные из мира смертных, и дичь, добытую во время последнего охотничьего сезона, ровно как прекрасные ликеры и травяные чаи. Обычно духи и феи чревоугодием не страдали, но на сем ежегодном празднестве каждый старался отведать как можно больше яств, благодаря минувший благодатный год и приветствуя наступающие студеные месяцы. Такова была традиция, бытующая на празднике: собраться у столов и разделить трапезу вместе.

Все это казалось Рубисс донельзя завораживающим и необычным.

Она не помнила, чтобы прежде была на подобном оживленном веселом мероприятии. Казалось, никогда в жизни не делала глотка столь разнообразного и неорганизованного, и все же дышащего свободой воздуха. Уроженцы из различных кланов хлопали друг друга по плечам как близкие родичи. Несмотря на то, что родились они в различных землях и обычаи их весьма отличались, они относились друг к другу с уважением, и ценили возможность взглянуть на костюмы иных духов или услышать неведомые им прежде акценты. Рубисс не в первый раз оказалась в толпе: вместе с родителями она присутствовала на встречах представителей пяти Великих Домов, но атмосфера на тех мероприятиях была донельзя официальной. Да и масштаб событий отличался. Происходящее сейчас было совершенно новым для нее опытом, из которого следует извлечь уроки.

Рубисс внимательно наблюдала за поведением иных духов и фей, пытаясь обрести как можно больше знания. Как ей следует вести себя рядом с незнакомцами? Подобные обстоятельства могут многому ее научить, следует лишь оставаться предельно внимательной.

Алина держала осанку и шла через толпу с высоко поднятой головой, как волчица на охоте. По пути они приветствовала друзей, а парней-прилипал отгоняла прочь одним лишь жестом, и при этом успевала и фрукты попробовать, и доброго алкоголя глотнуть. Вся она являла собой воплощенную уверенность в себе. Каждое препятствие на своем пути она убирала в сторону с помощью легкого удара по нему веером, отороченным перьями пламенной совы, а когда хотела привлечь к себе внимание, громко цмокала губами. Иногда собравшиеся замечали радугу, переливающуюся на ее платье, и восхищенно замирали, а Алина в ответ чувственно помахивала своим хвостиком, обернувшимся вокруг ее талии.

Улицы были забиты народом, а наличие множества каналов несколько пугало Рубисс, как будто бы шла та во тьме. Сперва ей действительно было страшно шагать: в одном месте кто-то громко храпел, то ли объевшись, то ли будучи пьян в стельку; в ином она столкнулась к неким ящероподобным созданием, обладающим длинным хвостом.

И все же толпа оказалась не столь плотна, как изначально опасалась Рубисс. Алиса была не новичком и знала, как срезать путь и обойти большие скопления народа, но, мало-помалу, они приближались к куполу амфитеатра. Рубисс была впечатлена тем, сколь свободно Алина ориентировалась здесь, среди мирян, и даже завидовала сему.

«Именно так и должна вести себя дева из клана огня. Мне еще многому нужно учиться... В конце концов, вскоре я стану совершеннолетней».

В любом случае, нельзя допустить, чтобы Рубисс узнали. Но в сей ночной час навряд ли сыщется некто столь остроглазый и проницательный, чтобы разглядеть ее. А вот алое платье, позаимствованное у Алины, взгляды к себе притягивало: высокий воротник, юбка по колено, а также сапожки, оставляющие ноги открытыми. Сзади был приторочен великолепный хвостик из красного меха, походящий на дорогой коврик на полу особняка. Глянцевая вышивка на груди лишь подчеркивала эту область. Как требовал этикет, а сей ночной час Рубисс набросила на плечи алый плащ, и он, наряду со множеством мирян вокруг и жаром от костра, быстро заставил ее вспотеть. Причина, по которой Алина надела столь легкое тонкое платьице, теперь стала очевидна. Если бы не было толпы, плащ Рубисс, казавшийся пропитанным влагой и утренней росой, был бы наглядным свидетельством отличного качества ткани и покроя; он бы улавливал легкий ветерок и обволакивал фигуру своего владельца. Но в текущей ситуации проку от него было немного. Рубисс сняла плащ, сложила его и повесила на изгиб руки, думая о том, что нужно было оставить его в особняке. Мысль о том, что плащ может испачкаться, несколько расстроила ее, но, поскольку вещь была весьма ценной, она и не думала о том, чтобы его просто взять да выбросить. В любом случае, теперь она была довольна. ‘Вульгарные’ и ‘недостойные’ одежды, переданные ей Алиной, смотрелись действительно очаровательно, и казалось Рубисс, что выглядит она стократ привлекательнее чем обычно. Поистине завораживающее чувство – то, когда на тебя оглядываются незнакомцы. Взгляды их останавливались на ее красном платье, на стройных ногах, и в глазах мужчин читалось восхищение и одобрение. Увы, самой ей лицо приходилось скрывать.

Вместо того, чтобы найти для кузины подходящую маску, Алина где-то раздобывала невероятный головной убор, изготовленный в форме головы черной пантеры. Он был оторочен перьями горных ворон и черных павлинов, а по центру убора красовался круглый драгоценный камень. Убор скрывал большую часть лица, но губы Рубисс оставались на виду, и притягивали взоры молодых парней. Эти алые губы, большую часть времени сжатые в тонкую нить, все еще иногда изгибались в улыбке, адресованной прохожим. То был первый раз, когда Рубисс осознала, что способна очаровать не только юношей, но и детей, и даже стариков. Мысль эта обрадовала ее. Когда она поняла, что окружающие шепчутся именно о ней, тело ее вспыхнуло в смущении, но и в удовлетворении в то же время. Твердым шагом шла она по улицам, а браслет на запястье, который перед выходом передала ей Алина, тихо позвякивал. Молодые парни из ее клана наблюдали за ней издалека, и на лицах отражалась нервозность; наверняка они задаются вопросом о том, зрят ли перед собой Алину, настоящий или ложный у нее хвостик... а если это не Алина, то кто тогда? Сперва Рубисс это немного пугало, но, когда они смешались с толпой, девушка немного расслабилась.

«В любом случае, никто не узнает...

Девушки продолжали путь, когда из толпы неожиданно выбежал юноша с наивным выражением лица, облаченный в зеленую тунику. Он протянул Рубисс гнолиевую ветвь; его изумрудные глаза горели страстью. После чего столь же стремительно ретировался. Алина рассмеялась и пояснила своей опешившей кузине то, что, собственно, только что произошло. В ночь праздника ветви и цветы, даруемые духами леса – интровертами по природе своей, являлись символами вечной любви и верности.

«Этот парень полюбил тебя. Он пытался таким образом дать понять, что его жизнь принадлежит тебе. Если ты откажешь ему, он никогда с жизни боле не сделает предложения иной девушке, и даже не помыслит об этом. Сегодня же он не станет танцевать ни с кем, кроме тебя».

«Ч-что?!. Но это... слишком...»

Рубисс понизила голос, и с опаской взирала на ветвь, переданную ей парнем.

«Поверить не могу. Это... так смело! Он даже не знает меня...»

«Именно поэтому лесные души так часто получают отказ», - пожала плечами Алина. – «Ну ладно. Если ветвь тебя смущает, просто выброси ее. Даже когда начнется бал, ты можешь просто сказать, что хочешь получить браслет. Просто забудь. Ведь на самом деле этот парень не знает, кто ты такая, а ведут себя лесные духи донельзя глупо, признаваясь в вечной любви кому-то из клана огня. Не бери в голову. Но, если подумать, здорово ведь, если у девушки есть столь преданный почитатель? Что ж, пусть так ведет себя, если ему так легче».

«А у тебя есть похожий почитатель?»

«Нуу, думаю, да».

Рубисс рассматривала гнолиевую ветвь. Присмотревшись, она заметила на ветви небольшой синий бутон, источавший приятный аромат. Внешность парня, передавшего ей ветвь, была вполне заурядной и незапоминающейся, но изумрудные глаза, стояли в которых слезы, врезались ей в память.

«Это случилось не потому, что он знал, кто я такая... Почему же он отдал мне ветвь? Я знаю, что мне нужно вернуться в особняк до начала бала. Продолжит ли он искать меня там? А если поймет, что меня там нет, как поступит?»

Она знала, что для них обоих будет лучше, если она просто выбросит ветвь и забудет о ней, но не смогла заставить себя так поступить. Рубисс спрятала ветвь в складках своего плаща.

4

«Кто следующий? Есть кто?»

«Я!»

«Я ждал этого!»

«Лорд Хромис, Папиллион Хромис!»

Девушки приближались к амфитеатру, и атмосфера становилась все более душной. Лорд стали, Папиллион Хромис, был вознесен на сцену мирянами. Сильный златовласый молодой дух, и сияние, исходившее от него, походило на поле пшеницы, омытое солнцем. Видя его открытую чарующую улыбку, девушки краснели до корней волос, а некоторые даже сознание теряли. Он дал сигнал принести ему широкий меч, покрытый ржавчиной, стремительно выхватил его из ножен, создав впечатление, что в руках у него – зачарованный демонический клинок, способный рассечь сами небеса. Он закружился по сцене, будто разя бесчисленных незримых врагов, а в самом конце представления добавил щепотку юмора, срезав самому себе бороду. Толпа взорвалась овациями.

«Ты лучший, вождь!»

«Кто следующий? Кто следующий?»

«Да что с тобой? Только не говори, что испугался, трус!»

«Не спеши. Сильнейший всегда появляется под самый конец».

«Не умничай, мелюзга!

«Эй, кончай толкаться».

«Ты, случаем, не тот пацан, который срезал локон волос у господина Ангеликуса?»

«А, понял, ты – дух-обезьяна».

Множество духов вскидывало кулаки и улюлюкало, иные кричали с сильными акцентами, а некоторые бросали лепестки и фрукты в поверженных на сцене. Каждый раз, когда кто-либо начинал кричать в поддержку своих героев, все остальные, находящиеся рядом, вторили им в унисон. Как будто волна хлестала о прибрежные скалы. Вся толпа пребывала в возбужденном состоянии и взирала на то, что происходило непосредственно перед нею; а как только что-то интересное начинало вершиться в противоположном направлении, духи одновременно оборачивались и бежали туда. Даже Алине сложно было следовать через толпу.

Рубисс даже не представляла, что происходит окрест.

К сожалению, демонстрацию искусства владения мечом, вызвавшее столь бурную реакцию, увидеть было практически невозможно. Все говорили разом, посему вокруг стоял невнятный гул, а обзор закрывали высокие уроженцы леса, а также внушительных размеров духи из клана земли, образующие собой стену. Возбуждение толпы, а также сильный запах пота и алкоголя делали воздух спертым и зловонным, и помыслы Рубисс становились все более туманны. Когда она попыталась встать на цыпочки и глотнуть свежего воздуха, рядом раздался хриплый голос.

«Ну, в чем дело? Продолжим же, храбрые отпрыски рода Анубиас! Выходите, не бойтесь! Примите же вызов и узрите же невероятную мощь моего верного спутника!»

Красная физиономия подвыпившего мужчины, вдохновленного криками собравшихся зрителей, и его воинственные крики заставили юнцов заорать от страха. Мужчина был знаком Рубисс, и она поспешила отступить в сторону. Это был Трифаскиата, супруг предводительницы клана металла, Перлы. Она знала его с самого детства. Однако Рубисс знала его как всеми почитаемого мужа, всегда собранного и степенного, облаченного в церемониальные одежды со множеством украшений. Часто восседал он в кресле своем и слыл строгим приверженцем церемоний. Рубисс помнила его как весьма тактичного мужчину, всегда собранного и отстраненного. Представить его орущим в возбуждении и пристающим к девам из иных кланов, да еще и с гордостью демонстрирующим портупею с изукрашенным мечом, было поистине немыслимо.

«О, прекратите! Лорд Трифа, это недостойно. Будь вы чуть моложе, другой вопрос».

Рубисс подавила смешок, вызванный столь абсурдной сценой, и вспомнила, что и ее нынешний облик отличается от обычного.

«А ведь верно. Сегодня праздник. Нет смысла оставаться чопорной. Время наслаждаться жизнью в полной мере. Если не можешь избавиться от мысли о том, что о тебе подумают другие, значит, ты просто малодушна. Потому даже я...

«Руб... опс!»

Алина осеклась в последнее мгновение, осознав, что чуть было не произнесла вслух имя кузины. Стараясь скрыть смущение, она взяла ее за руку, дабы покинуть это место. Рубисс, всецело погруженная в свои мысли, была захвачена врасплох и инстинктивно вырвала руку.

«Что ты творишь?!»

«Тихо ты, не время сейчас орать на меня! Я хотела...»

Алина осознала, что обращается к стоящим торчком ушам головного убора в форме головы пантеры, и, поняв свою ошибку, коснулась ладонью лица кузины. Та не сдержалась, рассмеялась, и Алина зашептала: «Слушай. Не нужно хохотать. Не стой столбом, иди за мной. Ты чуть было не заблудилась только что, разве нет?»

«Ты права, извини».

«Я поведу. Сюда!»

«Да поняла я, не тащи меня!»

«А ты не зевай по сторонам!»

Они продолжили путь, и Рубисс отметила, что народа на улице становится все меньше. Что странно: окрест почти не было тех, кто носил бы зеленые или синие одежды.

«Интересно, почему».

Озадачившись, она обернулась к Алине, которая шла прямо перед нею, и в лицо ей ударила волна жара, вызвав невольную улыбку. То был не просто жар, вызванный скоплением большого числа духов. Подобное явление могло быть следствием присутствия представителей клана огня. Наверняка рядом находился кто-то столь возбужденный, что излучал огромное количество тепла; то был не тот жар, который вызывает дикая пляска языков пламени, или же неожиданный огненный взрыв, но тот, который огонь, который страстно пылает и поглощает себя при этом.

«Если подумать, духи леса и воды восприимчивы к высоким температурам. Если рядом действительно находятся духи из клана огня, и они донельзя возбуждены вследствие праздника, неудивительно, что выходцы из иных кланов держатся подальше. Подобная волна жара может заставить более слабых духов потерять сознание. Но для нас она лишь в радость!»

Губы Рубисс тронула слабая улыбка, но тут же поблекла, и на лице ее отразилась тревога.

«Неужто Алина ведет нас туда, где много наших сородичей? Не слишком ли это рискованно для меня? По крайней мере, они сразу же поймут, что я принадлежу к клану огня...»

Опасаясь худшего, она ускорила шаг, чтобы спросить у кузины ее мнение на этот счет. Что делать, если ее попросят снять головной убор, и личность ее будет раскрыта?

«А вот и вы».

Слишком поздно. Их сородичи уже были рядом. Духи, на лицах которых читалось неподдельное любопытство, устремились через улицу в направлении двух девушек. Рубисс поспешила разгладить свои несколько измявшиеся одежды. То действительно были духи из ее клана.

Несколько саламандр было привязано к вонзенным в землю колам, являя собою подобие костра, а духи собрались вокруг, то и дело прикладываясь к бутылям с огненным ликером.

«Неудивительно, что здесь царит такой жар...»

Отсюда, с возвышенности, можно было даже сидя на земле разглядеть амфитеатр. Должно быть, духи заняли это место загодя. В свете, исходящем от саламандр, Рубисс видела знакомые лица. Десятилетняя Кара, единственная дочь дядюшки Гуамона; макияж и сигара в руке делали вид ее вульгарным и безумным одновременно. Старик из рода Хомалоптера, который по слухам был столь стар, что в любое мгновение мог обратиться в прах. Большинство же присутствующих оказалось молодыми парнями, которые все еще не нашли своих избранниц. Молодой дух с обнаженным торсом, поднялся на ноги, направился к двум девушкам. Его шевелюра была тверда как медные иголки и густа как львиная грива; у одного из глаз красовалась татуировка Псевдакорус, богини войны и грома, ярко сияющая во тьме.

«Криптокарион Регнас!»

Алые глаза Рубисс, сокрытые маской пантеры, сузились.

«Владыка молний, господин бедствий. Черная овца в семье, да и вообще неприятный парень – с самого своего рождения он только и делал, что доставлял проблемы окружающим, - Крипто, мой второй кузен! Неожиданно, конечно, встретить его здесь. Мне казалось, после всех ‘подвигов’ его отправили в портовый город Акутус... и вот он здесь, тайно вернулся аккурат к празднику урожая».

«Что-то ты припозднилась, Огонек»

Криптокарион фамильярно обнял Алину, поцеловал ее с яростью обезумевшей акулы.

«Ах! Пожалуйста, перестань...»

Она извивалась в его объятиях, помахивая хвостиком, изображая сопротивление, но на самом деле приветствовала его смелую выходку, и, стоя на цыпочках, ответила на поцелуй. Рубисс содрогнулась от изумления и отвращения.

«Как они могут так себя вести у стольких духов на глазах! Я и подумать не могла... Неужто эти двое уже принесли друг другу клятвы верности? Похоже, они искренне наслаждаются происходящим... Судя по всему, намеренно, чтобы остальные могли их увидеть. Но почему же они изображают такую страсть... Какое бесстыдство! Какой позор – иметь таких родичей, и все же... Алина и Крипто, двое хулиганов нашего рода. Наверное, союз их – провидение небес...»

Должно быть, лицо Рубисс стало таким пунцовым, что, не будь на ней маски, остальные непременно бы рассмеялись. Эти родичи, у которых совершенно отсутствовало мало-мальское достоинство, были откровенным позором клана.

«Были какие-то проблемы, прекрасная дева?»

«Много чего произошло. Уверена, вы все поймете».

Алина кокетливо взирала на парней. Они кивали в ответ с насмешливым выражением на лицах.

Кривая усмешка продолжала играть на губах Криптокариона, что немедленно напомнило Рубисс о ее недавнем возмущении. Она воспринимала это практически как прямое оскорбление. Скоро она окажется правительницей этих духов, были неприятно осознать, что были они столь аморальны и недостойны. Рубисс злилась на себя за то, что не понимала этого до сих пор.

«Когда эти духи приходят к моему дядей за советом и с какой-то просьбой, они всегда трясутся от страха и молчат, как будто воды в рот набрали, и выглядят смирными, как песчаные лисы. И, оказывается, это все притворство!..»

Этих ребят определенно нужно приструнить. Ведь если позволить им продолжать в таком духе, то и на следующем празднике они покажут себя с совершенно недостойной стороны. Мысль об этом заставила ее тяжело вздохнуть, и Рубисс надеялась, что духи не заметят ее реакции.

«Да, кстати, ребята, может оставить одно место свободным? Как видите, я сегодня с подругой».

Все парни тут же поднялись на ноги и приветствовали Рубисс. Может потому, что она была девушкой, а, возможно, выказывали уважение подруге девушки своего лидера; как бы то ни было, они сопроводили Рубисс к одному из сидений в верхнем ряду, откуда открывался прекрасный вид на амфитеатр. Все еще испытывая раздражение, Рубисс кивнула в ответ на их приветствия и устремилась к сидению, стараясь не встречаться ни с кем взглядом.

Молодые духи из клана были озадачены ее холодной реакцией.

«Странная девушка, что это с ней?»

«Она наверняка из провинции. Нервничает, возможно».

«Хочешь что-нибудь выпить?»

«Могу принести еды, если хочешь».

Парни всячески пытались расположить ее к себе, но Рубисс притворялась отстраненной и игнорировала все попытке вовлечь ее в разговор. Взор ее был прикован исключительно к амфитеатру, и вскоре парни сдались; пожимая плечами, они вернулись к разговору, который вели до появления девушек.

«Говорю тебе, это Фенакограмус».

«Нет, это лорд Рестикулоса».

«Хочешь поспорить?»

«Говорю вам, вы ошибаетесь, причем сильно. Вы, болваны, забываете о ключевой фигуре. Это Склеропейджес, я слышал об этом из надежного источника. Я уверен в этом!»

Рубисс прислушалась, ибо прозвучало имя ее родственника.

«О чем они говорят?.. И при чем здесь Склеропейджес?»

«Да, ты прав. Я забыл».

«Понятно. Если мы говорим об этой бездарности, то да, вполне вероятно».

«Шшш, потише! Здесь его младший брат».

«Неужто это будет тот трус? Что ни говори, а задача ему не под силу. Госпожа Рубисс стократ сильнее его».

«Узнаем, когда настанет зима. На представлении главы клана будет пир на весь мир. Эта традиция стара как мир, она возникла еще до появления плывучих айсбергов».

«Как сказали твои надежные источники?»

«Да. Ее знания почти столь же прекрасны, как ее зад».

«Ух-ты, о ком речь?»

Парни хлопали друг друга по плечам, продолжали болтать, то и дело отпуская смешки. Иногда они оборачивались к Рубисс и что-то говорили, но девушка не обращала на них ни малейшего внимания. Она всецело погрузилась в собственные мысли, опустив на колени крепко сжатые кулаки. Она отчаянно пыталась подавить желание разораться.

«Они... действительно обсуждают того, кто станет моим мужем?..»

Рубисс смутно помнила кольцо с символом огня на пальце Склеропейджеса, его шелковые изукрашенные одежды с высоким воротником, а также изысканную юбку. Она встретила его спустя лишь несколько дней после прибытия в замок родителей. В отличие от своего эксцентричного младшего брата Криптокариона, Склеропейджес был воплощением изысканности и вкуса, ухоженным и привлекательным. Он был бледнокожим, с вьющимися волосами, и всегда смущенно улыбался. Робкий и сдержанный молодой дух, что было редкостью в клане огня. Она особо не заинтересовалась им, и даже в день, когда произошла их встреча, предположила, что, должно быть, у него какие-то дела с ее дядей, Гуамоном.

Когда появился Склеропейджес, она упражнялась во владении клинком, сражаясь с собственной тенью. Он казался смирным псом, стоял на одном месте и пристально смотрел на нее; наверное, убеждал себя ни в коем случае не нарушать ее тренировку. Очевидно, что, пока она не обратит на него свой взор, он и продолжит оставаться там, где сейчас... Однажды он нечаянно коснулся ее руки, передавая бутыль радужного ликеры, который обрел в одном из своих странствий, сразу же покраснел и отдернул руку. Затем, будто поражаясь собственной наглости, смотрел на Рубисс, и в глазах его читалась мольба о прощении. Она ободряюще похлопала его по руке, немного поболтала о том, о сем прежде, чем он ушел.

«О, вы так внимательны, господин Регнас. Вы очень хорошо понимаете меня и мои вкусы. Как вы поживаете?»

«Эээ... да, Рубисс... Если вам нравится...»

Допустим... «Я счастлива. И польщена». Что-то в этом роде.

Она представила в разуме своем гипотетическую беседу.

Когда дело доходило до беседы с очаровательными девами, Склеропейджес – согласно слухам – двух слов связать не мог. Чтобы избежать ответа на вопрос, он сжал ладонь Рубисс и поцеловал ее; голос его дрожал так же, как и тело.

«Господин, как насчет того, чтобы помочь мне немного с тренировкой? Хотя, наверное, не стоит. Ваши прекрасные одежды станут грязны. Конечно, навряд ли я смогу одолеть вас, да и наше противостояние не причинит вред вашим одеждам... К тому же вы добры, и не будете сражаться в полную силу с бедной слабой девушкой, верно? А если вы станете поддаваться, в подобном поединке не будет никакого интереса».

«Н-нет же, я...»

«Лучше расскажите мне о Ландейле! Там ведь скоро начнется праздник, верно? Я так хотела бы побывать там! Скажите, господин, вы там будете? Примите участие в состязании силы? Навряд ли. Вы слишком благочестивы для подобных забав».

Он не мог и слова вставить, а на лице отражалось отчаяние, что казалось Рубисс презабавным; бедняга позволил девушке болтать без умолку. Тот факт, что она задала оба вопроса и сама же ответила на них, заставило его вздохнуть с облегчением. Он открывал и закрывал рот, кивал как идиот, когда это было необходимо, выказывая искреннее изумление и при этом не забывая изображать улыбку на лице. Рубисс – со своей стороны – чрезвычайно экспрессивно выражала эмоции, и пристально смотрела на него глазами, отражалось в которых пламя. Его смущение, возбуждение и восхищение доставляли ей искреннюю радость.

«И он – тот, за кого мне предстоит выйти замуж? Стало быть, он – самый подходящий мне кандидат? Понятно... Стало быть, через год примерно в это время я буду ждать ребенка от этого жалкого индивида, бесхребетного духа. И этот ребенок станет следующим главой нашего благородного огненного клана? Простите, но я не могу это принять!»

Рубисс отчаянно пыталась сжать зубы, но уже была слишком разгневана. Буря, занявшаяся в ее груди, была столь яростна, что, казалось, поглощает ее заживо.

Криптокарион обернулся к ней. «Зачем тебе маска пантеры? Почему ты прячешь лицо?»

«Не будь столь груб!»

«Больно как! Чего щипаешься?»

«Потому что ты пялишься на иных девушек. Тебе меня одной мало?»

«Эээ... ну, да».

Разгневанная Алина скрестила руки на груди. Ее поза приковала к себе взор Криптокариона, и он вновь усмехнулся, хоть и несколько натужно.

«Странно. Эта девушка, эта аура. Откуда же я ее...»

«Что, изменник? Видиш незнакомую девушку и сразу же делаешь боевую стойку? Знаешь что – думаю, тебе не помешает провести какое-то время в одиночестве в том маяке!»

«Да ладно, тебе, Алина, не стоит так гневаться... И вообще, очень красивое платье у тебя сегодня».

«Тебя интересует лишь то, что под ним. Держишь от меня подальше, понял? И не приближайся!»

«Хаха! Она неистова, как всегда! Давай, покажи нам свою ярость!»

Попытавшись приобнять Алину, Крипто вновь бросил взгляд в сторону Рубисс. Он не знал, кто эта девушка, но один лишь вид ее прямой спины заставил его содрогнуться – он сам не понимал, почему. Вытащив из старой кожаной сумки бутыль с огненным ликером, Крипто приложился к горлышку.

5

«Ну же! Этот момента все ждут!»

Высокий голос прозвучал, когда Криптокарион собирался сделать глоток, и изгнал последние сомнения из разума его.

«Наконец-то начнется главное представление праздника!»

«О, время настало».

«Повезло, я успел вовремя».

Криптокарион, Алина и Рубисс, чье лицо оставалось скрыто под маской пантеры, непроизвольно наклонились вперед. В следующее мгновения над ареной, на которой духи сражались друг с другой, появилась презабавная фигура. Облачена она была в пестрый костюм, дабы рассмешить аудиторию, и раскачивалась в воздухе, держась за длинный трос, прикрепленный к куполу амфитеатра.

«Только посмотрите на этих зрителей! Эй, вы, подбадривая других, настоящего веселья не добьетесь. В этом месте каждый должен испытать свои доблесть и способности - сцена, где надлежит явить магическое искусство! Давайте же, поднимайтесь сюда, ко мне!»

Маленькие дракончики, порхающие подле фигуры ведущего, начали петь. Сложно было сказать, результат ли это долгих изнурительных тренировок, или же создания просто орут друг на друга. Раздались аплодисменты, одобрительные крики.

«Спасибо, спасибо!»

Ведущий ловко, как дикий кот, спрыгнул с раскачивающегося троса, сорвал ткань, закрывающую огромный камень, обхватить который по силам было бы четверым, а то и пяти духам. Раздались удивленные возгласы.

«Взгляните же на этот камень. Если вы аккуратно ударите его, он издаст звук в ответ – резонанс. В общем, наносите удары, поглядим, у кого получится лучше всего!»

«Ха-ха-ха, да кто же он, этот парень?»

«Понятия не имею...»

«Он эффектно появился, и – вне всяких сомнений – он храбр. Должно быть, он милый!»

«Что, снова любовь с первого взгляда? Ну, если мы говорим о клоуне, навряд ли у тебя будет сильная конкуренция...»

Неизвестно, знал ли ведущий, что его личность обсуждают в толпе, или же понятия не имел, очевидно было одно: появившись на сцене, он так и не назвал своего имени.

«Итак! У нас здесь магический камень, доставленный из трех долин у горного хребта Сферы, дабы стать звездой сегодняшнего представления!»

«Послушаем же, как он звучит!»

«Как ты его сюда приволок?»

«Действительно, как. Простите, но не знаю, как ответить на ваш вопрос. Видите ли, я в школу не ходил. Может, у нашего великого бога Митры есть каменоломня в его небесном дворце? Но если серьезно, окажите мне услугу: ведите себя потише и просто веруйте. И вы, и вы тоже... О, ну что за безобразие, почему они пищат, эти балбесы».

Ведущий снял с ноги шутовскую туфлю, вознамерился запустить ей в орущих дракончиков, и те принялись порхать, дабы избежать попадания импровизированного «снаряда», не прекращая пищать и то и дело сталкиваясь друг с другом. Толпе это престранное представление понравилось, раздался одобрительный гул. Ведущий утер пот с лица и начал кланяться почтенной публике, продолжая свою речь.

«Что ж, самые сообразительные среди вас должны уже догадаться о сути. Великое испытание этого года – та огромная каменная глыба. Расколет ли ее мудрец или силач? Ну же, кто выйдет на сцену первым? Храбрый мужчина или же прекрасная дама? Это час вашего триумфа!»

Дракончики затянули нечто подобное на мелодию.

«Не может быть».

«Он что, серьезно?»

Крики и смех зрителей внезапно стихли, но для того, кто был на подобном действе впервые, сложно было определить причину. На лицах присутствующих отражалось изумление.

«О, что случилось? Давайте, присоединяйтесь к нашему состязанию!»

Ведущий пытался ободрить зрителей, но те глядели друг на друга, и на лицах их застыли изумленные выражения и искусственные улыбки. Все предыдущие годы происходило одно и то же: никто не хотел быть первым.

«Разбить эту штуковину?» - уши духа из клана горных кроликов опустились, его уверенности поубавилось.

«Это нужно сделать в одиночку? Это невозможно!» - покачал головой дух из клана рогатой черепахи.

«Господин Вяз, дорогой друг, мне кажется, это испытание слишком сложно для нас. Я слыхал, в прошлом году состязание заключалось в том, кто быстрее выпьет бочонок ‘Крылатой обезьяны’ – призрачного ликера, с помощью соломинки. Это так?»

«Да, именно так все и было, господин Дуб. Мой сын принимал в этом участие, и я это хорошо запомнил».

Два старых древа продолжали шептаться друг с другом.

«Может, все это не по-настоящему, а просто зрелища ради».

«Каждый может сделать подобное, если это хрупкий камень».

«Если так говоришь, почему не попробуешь?»

Многие высказывали свое мнение об испытании, но никто не вызвался поучаствовать в нем.

«Вот ведь проблема какая. Уверен, если кто-то вызовется первым, остальные тут же исполнятся решимости и последуют за ним», - заявил ведущий. Голос его дрожал, как будто он вот-вот расплачется.

«Прошу вас! Вас, уроженцев леса. И вас, из водного клана. Да-да, я к вам обращаюсь. Его кто-то выйдет на сцену перед вами и расколет камень, в чем смысл ожидания? Пожалуйста, глава клана огня или его подданные – кто-нибудь! Если никто не вызовется, состязание так и не начнется. Что случилось с гордыми духами клана металла? Неужто вовсе не готовы пробовать? О, боги... что же нам делать?»

Ведущий обреченно качал головой, когда, наконец, прозвучал голос: «Так и быть, попробую, чтобы мы могли продолжить».

Златовласый юноша медленно поднялся на ноги.

«Ух-ты! Лорд Папиллион Хромис!»

«Неужто снова?»

«Да, тот самый парень, которого мы уже видели сегодня».

«Ну и хорошо! Пусть появляется на сцене столько раз, сколько возможно!»

Иные парни недовольно морщились, а девушки даже не скрывали своего восхищения. Лорд стали вновь проследовал на сцену и, самоуверенно хохотнув, обернулся ко взирающей на него аудитории. Обнажив меч перед публикой, возвестил он: «Внемлите же мне! Действительно хотите, чтобы я сделал это? Хочу отметить, что мой меч способен рассекать камни куда большие».

«Ну и ладно. Если этот парень сможет сделать это, я, наконец, смогу посвятить себя возлияниям».

«Ну что, могу приступать?»

Ведущий потер руки и пригласил Папиллиона Хромиса проследовать на небольшую платформу, где пребывал камень во всем своем величии.

«Не стоить винить меня. У каждого из вас был шанс вызваться и оказаться на моем месте. Просто сегодня я хочу отличиться больше, чем обычно, ведь сегодня День рождения моей любимой супруги».

«Б-быть не может, он женат?!»

«Нет, не могу поверить в это!»

«Мультипунктата, прекрасная дева из клана кварца... Дражайший мой цветок, этот удар я посвящаю тебе – единственный удар, необходимый сегодня! Считай его моим преклонением пред твоим сияющим обличьем. Итак...»

Хрясь!

На лице златовласого воина отразилось потрясение.

На глазах присутствующих острие меча его откололось и отлетело к сидениям.

«Это закончится разводом», - с серьезным видом пробормотал Криптокарион, и даже напряженная Рубисс не удержалась от смеха. Кузен бросил короткий взгляд в ее сторону, но после вернулся к наполнению своего кубка новой порцией ликера, буравя взором огромный камень, возвышающийся на сцене, не было на котором ни царапинки.

Мало кто сумел сохранить серьезно лицо – толпа хохотала. Никто даже не думал аплодировать неудачнику. Все парни, которым претили недавние восхищенные взгляды девушек, обращенные в сторону смельчака, ныне хихикали, ничуть не щадя чувств супруги несчастного духа. Леди же, еще недавно смиренные и невинные, обратились в безжалостных монстров. Даже сородичи Папиллиона Хромиса из клана металла не очень-то по-дружески высказывали о нем ныне.

«Пусть остается наедине со своим позором».

«Вот что происходит, когда не принимаешь в расчет, какой вред твои действия могут причинить твоему клану».

Некоторые духи в открытую ворчали и жаловались, иные же просто присоединились ко всеобщему хохоту. Но неважно, сколь едкими были комментарии или сколь громким был смех, все это не шло от их сердец, не было искренним. Никто не признавал тот факт, что Папиллион нашел в себе смелость первым пройти испытание, первым попытался расколоть этот проклятый камень. Именно поэтому Папиллион Хромис, покинув стену и будучи пристыжен, услышал аплодисменты одного-единственного индивида – бывшие куда более громкими, нежели тогда, когда он только поднимался на сцену.

«Да, он более чем подходит для комической роли. Именно такие смазливые парни и нужны для подобных представлений, о большем и желать нельзя».

«Папа, ну разве это не здорово? Посмотри, как они все счастливы!»

Те, кто услышал слова сына попранного героя, устыдились своей жестокости и отсутствия сострадания. Опустив полову, Папиллион покинул сцену, направился к своему креслу, стараясь не встречаться взглядами со зрителями.

Непобежденный камень продолжал гордо возвышаться на сцене.

Продолжающиеся мольбы ведущего привели на сцену следующего выступающего – тощего мальчугана, появление которого зрители встретили скептическими возгласами. Вслед за мальчиком на сцену ступила очаровательная девушка, и аудитория в восхищении затаила дыхания, гадая, чего ожидать.

«Мы хотим принять участие в этом испытании как члены семьи Отосинклус – жители леса, стражи снежных и ветряных оливковых древ. Позвольте представиться: я – Пирайба Орна Отосинклус, а это – моя сестра-близнец, Пирамута».

Мальчик был облачен в зеленую ризу из мха, и на лице его отражалась тревога; голос был тонок, но чист, и слышно его было издалека. Они с сестрой поклонились зрителям; в отличие от брата, девушка носила ризу цвета прелой листвы.

«Понимаю, что суть испытания в том, чтобы один-единственный индивид своими силами разбил камень, но мы близнецы. С самого рождения мы остаемся вдвоем, всем делимся. Потому я хочу спросить у вас... будет ли нам дозволено вместе попробовать пройти это испытание?»

В поисках поддержки мальчик бросил взгляд на сестру, и та согласно кивнула. Двое улыбнулись друг другу, затем обернулись к зрителям и разом посерьезнели, ожидая их ответа. Глядя на их красивые черты, многие вздыхали с восхищением или с завистью. Эти дети из лесного клана воплощали в себе совершенство, к которому многие стремились; подобные симпатичные ребята с первого взгляда располагали к себе. Зрители, собравшиеся в амфитеатре, единодушно поддержали близнецов. И исполненные решимости ребята приступили к испытанию.

Они забрались на огромный камень, отыскали небольшую щель на его поверхности, и опустили в нее семя – наверняка, принадлежащее некоему таинственному растению, ростом которого они умели управлять. Близнецы взялись за руки, погрузились в молитву, и из семени появился росток, быстро увеличивающийся в размерах. Появились молодые листочки, веточки; ствол утолщался наряду с корнями – но те, увы, не смогли сделать назначенное им. Корни безуспешно пытались изыскать отверстия в каменной породе, но не преуспели в этом, и остались болтаться в воздухе. Древо и его отростки утратили свои жизненные силы и увяли; бутоны на ветвях его так и не распустились, и вскоре древо отделилось от вершины камня, пало наземь. В амфитеатре воцарилась гробовая тишина; в воздухе витал сладкий запах цветка оливы. Зардевшись, близнецы поклонились публике, покинули сцену. Их выступление глубоко тронуло сердца присутствующих.

«Подумать только, даже среди обитателей леса есть воины, способные дать яростный бой и, сохраняя спокойное достоинство, отступить, понимая, что для этого пришло время...»

Некоторые духи устыдились за свое прежнее поведение и проявленные предрассудки. Следующим на сцену выступили дух из клана мыши-землеройки, возлагал на которого надежды весь клан земли. Несмотря на многочисленную поддержку, не преуспел и он.

Следующим был Лапради из клана саламандры. Он был вынужден выйти на сцену вместо Криптокариона, ибо кузен Рубисс не желал ублажать дев, жаждущих его появления. Но яростному пламени Лапради не удалось расплавить камень. Алина и Кара были ужасно разочарованы; они подкалывали Крипто, утверждая, что, даже обрушив молнию на камень, он не добился бы успеха. Молодой дух лишь саркастически улыбался в ответ и продолжал прикладываться к своей чаше. Он ни в чем не обвинял лорда саламандр, когда тот вернулся, и просто протянул ему кубок. Рубисс озадачилась, не понимая, чем вызвана столь разительная перемена в поведении ее родича. Она не могла понять, что на уме у Крипто.

«Может, он не хочет, чтобы его видели в столь шумной компании? Если кто-нибудь узнает его, это может привести к весьма неприятной ситуации... и – если начистоту – обо мне можно то же самое сказать».

Неожиданно взгляды их скрестились.

Глаза парня, сжимающего в руке пустой кубок, и глаза девушки, лицо которой скрывала маска в форме головы пантеры – и обоих они сияла алым.

«Рубисс?!»

Рубисс, пораженная смятением, отразившемся на лице Криптокариона, осознала произошедшее.

«Он знает!»

Не произнеся ни слова, он подобрала свой плащ и умчалась прочь. Оба бежала так, как будто от этого зависела ее жизнь. Она даже не поблагодарила Алину за то, что та дала ей возможность появиться на празднике – точнее, у нее не было на это времени. В голове билась единственная мысль – убраться отсюда как можно скорее. Вскоре в боку у Рубисс закололо, дыхание прерывалось; маска казалась донельзя тяжелой, ноги дрожали, а кожаная шнуровка сандалий натерла кожу.

Чья-то фигура выросла у нее на пути; девушка попыталась уклониться, но упала. Колени, ладони и плащ были в грязи, а ложный красный хвостик оторвался от одежд. Все тело ныло от усталости, дыхание было прерывистым, а лодыжка пульсировала от боли.

«Все, больше не могу...

Но когда она увидела тянущиеся к ней руки незнакомцев, предлагающих помощь, внутри нее что-то перевернулось. Рубисс снова бросилась бежать – бежать, превозмогая боль и усталость. Силы оставляли ее, но девушка приказывала себе продолжать бег – не останавливаться.

Она не могла позволить себе остановиться.

«Не позволяй слабости взять над тобой верх».

«Не питай симпатий к такому парню.

«Помни, у него не было шанс проверить свои подозрения. И, если я продолжу бежать, он так и не узнает наверняка!»

Рубисс ощущала ястребиный взгляд Криптокариона, сфокусированный на намеченной жертве, и от этого испытывала страх. Она отчаянно сопротивлялась желанию обернуться. Ей нужно было слиться с толпой, вести себя как самый обычный дух, и незамеченной скрыться. К сожалению, головной убор и красное платье выделяли ее в толпе, приковывая к себе взгляды многих. К тому же духи, остающиеся здесь, подле каналов, откуда нельзя было разглядеть амфитеатр, искали для себя любовный интерес, с которым могли бы разделить воспоминания о празднике, - родственную душу. И, видя одинокую девушку на улице, они считали своим долгом попытаться заговорить с ней.

«Что произошло? С тобой все хорошо?»

«Ты ранена. Тебе нужно исцеление...»

«Ты с кем-то разминулись, юная леди? Или, возможно, поссорились со своим парнем?»

«Или же это тебя отвергли?»

«Давай же, иди к нам, повеселимся!»

Она просто кивала бесконечному потоку духов, преступающих ей путь и справляющихся о ее состоянии; кровь ее перестала течь. Рубисс была истощена физически и эмоционально, и, казалось, безумие скоро охватит ее. По щекам покатились слезы. Рубисс закусила губу, выставила перед собой покрытые кровью ладони, чтобы помешать приблизиться парням, напоминающим ей назойливых мух.

«Я хочу остаться одна. Хочу уйти отсюда. Я больше не могу этого выносить!»

Впереди была толпа, преграждающая путь, должный привести ее к площади, в то время как на боковых улочках были установлены временные лавки, где продавались всякие самодельные вещицы и инструменты. Позади – лишь вода. Неважно, какой путь она изберет, Рубисс придется идти через толпу. Присев на камне у дороги, она обнаружила, что окружают ее шали из паутины горных пауков, множество различных фруктов на прилавках и медальоны, изготовленные из леопардовых клыков. Она покачала головой и попыталась отрешиться от всего, пока не сошла с ума при виде копии сокровенной реликвии рода Каллихтис – огненного меча. Рубисс притворилась, будто заинтересовалась изделием, перебросилась парой фраз с продавцом; тот передал ей меч, и она сделала несколько пробных выпадов, а затем с силой ударила по одной из опорных стоек соседней лавки. Поддельный меч погнулся, но это было еще не все: возможно, лавки были построены из некачественных материалов, но удар вызвал эффект домино – лавка, в которой продавались рыба и желтобрюхая морская змея, а также лавка по продаже магических фолиантов, рухнули. Рубисс сама не знала, почему так глупо поступила, и поспешила убраться подальше от торговцев – тех самых, к которым подошла несколько минут назад в надежде затеряться в толпе. Она была слишком вымотана, чтобы сохранять трезвость сознания, и все окружающее вызывало у нее тревогу. Она страшилась саму себя, страшилась деяний, которые может свершить в подобном состоянии тела и духа. Рубисс отчаянно желала вернуться в безопасное место – туда, где сможет привести себя в порядок; туда, где ей не придется думать о своем поведении, где она сможет быть сама собой и жить так, как ей захочется.

«Хотела бы я быть умнее и понять, что это место следует покинуть ранее. Мне следовало уйти сразу же, как только я увидела Криптокариона. Да, я с самого начала все делала неправильно. Мне вообще не стоило появляться здесь. Но... почему же я так хотела стать частью всего этого? Что делает праздник таким волнительным? Это так странно. О, как же я хочу домой! Оказаться в своей комнате, забраться в постель».

6

Тем временем духи, остающиеся в амфитеатре, пребывали в тревоге и смятении. Теплой и радушной атмосферы праздника как не бывало, и неожиданно обратилась она холодной и удушающей. Те, кто входил в пять Великих Домов, бесцельно ходили друг за другом, оставив позади лишь членов клана воды, служивших роду Полиптеруса. Но что эти добрые милые создания могли? Да, вместе они могли контролировать морские волны и ток рек, но поодиночке не были способны на многое. Никто не из них не выступил на сцену, и продолжающееся молчание говорило само за себя. Огромный камень так и не будет расколот. Увы, не нашлось героев, которые спасли бы праздник.

«Быть того не может. Неужто мы разочаруем нашего бога Митру?»

«Это плохой знак».

«Неужто некое проклятие?»

Все оставшиеся зрители винили друг друга, но сами держались тише воды – ниже травы. Их злые шепотки вели к раздорам и вражде.

Самое время появиться герою, которые смог бы обратить смятение публики во всеобщее ликование. Не пришло ли время герою исполнить отведенную ему роль?

Духи неотрывно смотрели на сцену, отчаянно желая, чтобы герой появился, но там оставался лишь ведущий; он сидел на краю сцену и лишь цокал языком, а на лице его отражалось отчаяние.

«Неужто отчаялся даже этот весельчак?!»

А затем это произошло.

«Тихо все! Что это такое?» - прозвучал с небес ровный голос. Сердца духов дрогнули. Да, самое время! Боги снизошли в их мир, дабы покарать всех этих бесполезных духов – так решили зрители. Устремив взоры вверх, они поняли, что происходит, и в душах их зародилось облегчение.

Тот, кто произнес эти слова, стоял на самом куполе амфитеатра. Симпатичный молодой дух с копной серебристых волос до пят. Его глаза были столь чисты и голубы, что даже драгоценность в венце его не могла соперничать с ними.

«Наш патриарх!»

«Наш лорд!»

«Лорд Сифил!»

С превеликим почтением произносили духи, облаченные в синие одежды, имя своего повелителя, радуясь прибытию его. Вскоре того узнали и остальные, осознав, кем на самом деле является таинственный герой.

Рубисс была измотана.

Она понятия не имела, куда именно бежала и где находится сейчас. Мысли путались, и она предположила, что, возможно, все это время бегала кругами, ибо окружающие здания казались ей одинаковыми. Она протолкалась через толпу и обнаружила дорогу, ведущую к амфитеатру. А сама она явилась с диаметрально противоположного направления. Чтобы вернуться домой, ей следовало или пройти через восточные кварталы города, или же вновь пересечь площадь. Первый вариант предполагал пересечение незнакомых ей мест, а, учитывая, сколь запутанной была система каналов города, требовалось точное знание местонахождения мостов, через них переброшенных. В ночной тьме видимость не самая лучшая, да и лодок поблизости не было, потому велика вероятность того, что она попросту собьется с пути. Глупо бесцельно бродить по незнакомым местам до самого утра.

«Эх, были бы у меня крылья!»

Рубисс донельзя устала от всего. Она желала снять эту опостылевшую маску, переодеться, забраться в постель и уснуть. А затем до нее донесся рев ликующей толпы.

«Сифил?..»

Услышав это имя, она замедлила шаг. На щеках заиграл румянец, в глазах заплясали искорки. Веки наливались тяжестью, как будто у нее был жар.

«Сифил Лорикатас Полиптерус, молодой глава клана воды? Давно я о нем не слыхала! Подумать только: столь смиренный дух, как он, желает выйти на сцену... Поистине, безумная ночь, если даже слабые духи желают проявить себя».

Кое-кто встревоженно окликнул Сифила: «Мой лорд!»

«О, Ангеликус, это ты!»

«Да, я решил остаться здесь. Пожалуйста, возвращайтесь поскорее!»

Точеные брови мужчины, на лице которого отражалась печать тревоги, походили на спящих мотыльков, которые вот-вот пробудятся. Ангеликус очень походил на молодого лорда, к которому обращался с мольбой: и чертами, и голосом, и волосами – пусть и иного оттенка, чем у Сифила, но столь же густыми и развевающимися на ветру. В отличие от спокойного и выдержанного поведения своего господина, его собственное состояние походило на тонкий лед, образующийся на поверхности реки, или же на шепот дождя, безустанно пытающегося изменить ток маленького горного ручья. Для каждого было очевидно, что эти двое связаны родством, но слеплены из разного теста.\

«Если бы у тебя был наследник, возможно, я не чувствовал бы себя обязанным... Мой лорд, это не то, что ты должен делать, вспомни о своем положении! Наверняка найдутся иные кандидаты из иных родов, поэтому молю – не замарай здесь свои руки!»

«Прости, что-то плохо тебя слышу».

Сифил улыбнулся ему и воздел руки, как будто собираясь что-то бросить на землю. От пальцев его отделились водные потоки, устремились вниз. Зрители, находившиеся непосредственно под куполом, испугались того, что могут вымокнуть, и бросились искать укрытие, но вода, достигшая их, обратилась в белый туман. Сифил спустился на сцену по магическому туману, им сотворенному, и встал подле Ангеликуса; на лице его было восторженное выражение ребенка.

«Хочешь что-то сказать, кузен?»

«Нет! Вовсе нет. Я понял, поступай, как знаешь!»

Слышавшие этот диалог рассмеялись было, но Ангеликус, скрестив руки на груди, прожег их взглядом, заставив замолчать.

«Тогда я хотел бы услышать объяснение».

Сифил обернулся к притихшим зрителям, молвил: «Зеркало лазурных вод – реликвия, принадлежащая моему роду, способно отразить все земли Эдема на своей поверхности. Не могу вдаваться в детали, но мы узрели знаки чего-то необычного, происходящего именно здесь».

Зрители встревожились, и Сифил поднял руку. Его спокойствие утихомирило паникеров, и они вновь обратились в слух, ловя каждое слово лорда воды.

«Именно поэтому я снарядил двух гонцов. Одно письмо я отправил Сарамаксенсису — жрецу, что обитает в солнечном святилище на мысе; второе же я отправил Ларват — девушке из лунного святилища на озере. Но ответа от них я пока не дождался. Предупреждение о сингулярности в это время года, да ещё и во время праздника урожая — я не мог считать это простым совпадением. Тем не менее, событие-то важное, так что я не мог позволить себе просто заявиться сюда и испортить праздник лишь ради того, чтобы успокоиться. Я вел себя сдержанно и наблюдал издалека, что же за зрелище вы можете мне предложить».

Сифил не менял тона голоса, но сказанные слова всё равно оставались резкими и бьющими в самое сердце. Большинству зрителей становилось стыдно за свое поведение, они ничего не могли ему возразить.

«Я искренне считаю, что это просто ужасно. Отчего вы так легко расстраиваетесь? Неужели у кого-то и впрямь будут проблемы, если этот гигантский камень останется цел? Призываю вас относится ко всему проще и перестать бояться всего на свете. Если всё останется без изменений, то что вы будете делать, столкнувшись с настоящими, серьёзными проблемами? Будьте решительнее, сохраняйте самообладание и выполняйте свою работу».

Последовав примеру представителей клана воды, многие другие духи тоже кивнули, выражая своё согласие со сказанным. Сифил был доволен своей речью и решил, что её будет достаточно, чтобы подавить настроения толпы. А это значит, что он может с чистой совестью удалиться.

«Пф-ф. Болтать-то все горазды, но даже ты не сможешь разбить этот камень».

«Кто это сказал?»

Как и ожидалось, все духи повернули головы в ту сторону, куда смотрел Сифил. Тем, кто выступил против, оказался Криптокарион — его зловещая пентаграмма будто было предупреждением для каждого, кто смотрел на него.

«Нехорошо...»

«Я его помню! Это тот вспыльчивый из огненного клана — от него проблем больше, чем ото всех остальных».

«Он с неуважением относится к главе водного клана!»

Сифил, глядя на него, вздохнул и покачал головой.

«Гляди-ка, кто заговорил, сам владыка молний. Скажи мне, почему же ты не разбил этот камень самостоятельно? И сразу — я не пытаюсь быть саркастичным. С твоими умениями и той силой, которой ты обладаешь, это должно быть проще простого».

«Ага, ты чертовски прав. Я даже пробовать не стал, зная, что без проблем разобью этот камень. А вот ты... Ты же только болтать горазд».

Ангеликус готов был прыгнуть на огненного духа, чтобы задушить его, но его остановил Сифил. Его обычно ясные глаза оказались затуманены, а улыбка намекала на то, что он не прочь совершить все те ошибки, от которых предостерегал других.

«Зачем ты пытаешься развязать эту бессмысленную ссору? У нас с тобой нет причин ссориться».

«Нет причин? Серьёзно? Ну не смеши меня. Мне не нравится сам факт того, что ты можешь нести любую ерунду и корчить свое смазливое лицо. Даже те ребята из твоего клана, что ведут себя как пять владык земель, — не более чем шутка».

«Бесполезно оскорблять меня. Помни, что даже такой вещи как бушующая магма, текущая из недр Сферы, не хватит, чтобы растопить великий океан Пангасианодон Гигас».

«Ха-ха-ха! Вы только посмотрите, как любит говорить наш лже-лидер!» — Криптокарион закашлялся, подавившись огненным ликером.

«Прошу... простите меня», — Ангеликус, которого до сих пор удерживал Сифил, молил отпустить его.

«Нет. Не обращай внимания».

«Хотя бы позвольте мне высказаться!»

«И что ты скажешь?»

Едва замешкавшийся владыка отпустил его, как он тут же запрыгнул на сцену. Остальные юноши из клана воды тоже подтянулись, чтобы поддержать товарища, и вместе они начали говорить — громко, чтобы каждый мог их слышать.

«Если у вас есть сердца, прислушайтесь к моим словам! Жители леса, духи клана земли, духи клана металла! Сегодня вечером празднество — отличная возможность побыть со своими друзьями, встретиться и поболтать у костра, так? Да, у пламени. Мы, духи клана воды, вынуждены сдерживать свою силу, великую силу. Нам не разрешено её использовать! И знаете, почему? Потому что если бы кто-то из нашего клана воззвал к силе воды, рожденной землей и небесами, чтобы разрушить этот камень... Если бы кто-то из нас так поступил, то священное пламя ослабло бы, а клан огня был бы подвергнут позору!»

«Что ты сказал?!»

«Ты и впрямь думаешь, что этого достаточно, чтобы погасить наше пламя?»

В сторону Ангеликуса полетел заостренный камень, охваченный огнем. Но тот лишь взмахнул своим плащом и легко уклонился от камня.

«Ты не способен даже сопереживать другим! Ты умеешь только глумиться над теми, кто остается смиренным и ведет мирную жизнь. Ты получаешь от этого удовольствие. Свое жуткое высокомерие ты пытаешься прикрыть чувством чести, но правда в том, что ваш клан — жестокие и невоспитанные варвары, как дикие ласки! Разбойники да преступники — вот те, кем может гордиться клан огня!»

«Ублюдок...»

«Эй, какое отношение к этому имеют дикие ласки с наших замечательных равнин? Ты что, пытаешься оскорбить и клан земли тоже? Знай, что это оскорбление не останется незамеченным! Мы не простим!»

«Хорошо, я сожгу эту говорящую голову в мгновение ока».

«Собираешься напасть на меня?»

«Именно!»

«Лучше и быть не могло!»

«Эй, остановитесь!»

Исходящая от Сифила аура заставляла женщин дрожать, но не особо-то эффективно действовала на тех, кто был ослеплен яростью. Площадь была усеяна духами. В один её угол ударил оглушающий град, в противоположном из-под земли поднимал свою уродливую голову огненный демон; саламандра и гидра с ненавистью смотрели друг на друга, готовясь к сражению; а между танцующими столпами огня сыпался густой снег. Битва огня и воды спровоцировала бурю — настоящий торнадо, что вовлекал в происходящее даже невинных людей, стоявших у костра.

Те, кто не хотел принимать в этом участия или те, кто просто хотел сохранить нейтралитет, сумели сбежать во время небольшой заминки. Но и у них не обошлось без происшествий — просто сбежать не получилось, пришлось защищать самих себя от последствий схватки.

От страха или от желания сохранить остатки чести, большинство духов — от мала до велика — сражались изо всех сил. Кто-то пытался избежать лишних ударов, а кто-то бил каждого, кто вставал у него на пути. Кто-то просто оборонялся, а кто-то просто дал волю своему желанию бить и рушить.

Но всех этих духов объединяло одно: ни один из них, охваченный безумием этой страшной ночи, не понимал причин происходящего. Никто не остался в стороне, а кто-то, быть может, использовал этот хаос как возможность уладить какие-то личные обиды.

«Успокойтесь! Я приказываю вам успокоиться!»

«Ха-ха-ха, вперед! Время буйствовать!»

Отчаянный крик Сифила, который старался успокоить толпу, никто не услышал — он был заглушен безумным смехом слетевшего с катушек Криптокариона.

«Я боялся, что что-то такое и произойдет», — он прикусил свою небесно-голубую губу, из-за чего вниз по ней покатилась капля крови.

«Гори, гори! Пусть пламя поглотит все! Мы покажем вам нашу силу!»

С небес ударила очередная молния.

Пляшущее пламя распространялось всё дальше и дальше, перегораживая путь тем, кто пытался сбежать. Дети кричали от страха, а те, кого уже ранили, стонали от боли. Неприятный запах заполнял собой всю площадь.

«Какой бесстыжий клан, — Сифил поднял глаза. — И Криптокарион... Этот гад зашёл слишком далеко! Если его пламя не остановить здесь и сейчас, то оно продолжит расти и в конце концов станет угрозой для всего Эдема... Кто-то должен его остановить... Видимо, это буду я!»

Его волосы развевались, голубые глаза, похожие на зимнюю луну, заволокло дымкой, а легкая мантия его колыхалась из стороны в сторону, несмотря на то что вокруг не было ни ветринки. Подобно морскому змею, что поднимается наверх из самых глубин, его аура начинала сиять все ярче и ярче.

«Это... Это дождь!»

На небесах показались облака, подул ветер.

Все звезды вдруг погасли, площадь погрузилась во тьму. Те, кто сражался, не могли продолжить бой — они ничего перед собой не видели, да и обрушившийся с небес ливень тоже не помогал. Казалось, что вся вода с небес решила пролиться разом. Мерзкое пламя, что полыхало вокруг площади и не позволяло невинным духам сбежать, становилось все слабее, пока не погасло, обратившись тонкими струйками дыма.

«Ох, огонь...»

«Священное пламя...»

Непрекращающийся яркий дождь заливал собой всё — даже драгоценный костер.

7

«Как ты мог?!»

Рубисс удалось скрыться от шума и гама — она как можно скорее спряталась меж камней под куполом. Впервые в жизни она испытывала такую сильную ярость, что заставила её стиснуть зубы.

«Ох уж мне этот Сифил! Произнес такую красивую речь о долге и ответвственности, но не он ли сам при этом испортил праздник? Не смог повлиять даже на своего подчиненного — Ангеликуса! Он же идиот, совершенно некомпетентный. Всего лишь мальчишка со смазливым личиком — больше ему гордиться нечем. И ведь Сифил позволил этому дождю пролиться лишь для того, чтобы показать, насколько могущественным он может быть!»

И хоть Рубисс и была жутко зла, она пыталась отогнать в сторону эти пагубные чувства. В конце концов, они совсем не подходили такой юной леди как она.

«Интересно, что бы сказала мать, если бы увидела меня в таком состоянии? Нет. Даже если бы мать не одобрила моего поведения, я не могу просто оставаться в стороне и наблюдать, как этот дурак проявляет неуважение к священному пламени, подготовленному специально для праздника. Я не могу с этим смириться! Сифил — слабак. Как однажды упомянул Крипто, он — всего лишь трусливый болтун. Как можно считать сильнейшим такого духа? Смех, да и только. Он всего лишь один из пяти патриархов, так что помимо него есть ещё четверо. Да и среди них есть такие же любители болтать да важничать. Но и про меня забывать не стоит! Мне только предстоит стать главой клана, но если я буду серьёзно настроена, то ему ни за что меня не одолеть. Да я в мгновение ока могу сдуть этот его дождь! Но...»

Она вновь и вновь сжимала кулаки в бессильной ярости, на её мягких ладонях уже виднелись яркие следы от ногтей.

«Нет! Нельзя, чтобы кто-то увидел тебя здесь — это будет катастрофа! — перед глазами у неё пронесся образ матери — она смотрела на неё с укором. Она находилась в одном из кабинетов крепости Каллихтис, что на холме Настурциум, — в простом, но достойном убранстве. Повернувшись лицом к флагу, на котором был изображен багровый орел, её мать легко улыбнулась, пытаясь скрыть беспокойство. — Успокойся, сделай глубокий вдох. Не позволяй чувствам взять верх над разумом. Ты — леди, ты должна всегда радовать окружающих улыбкой и быть изящной, словно нежный цветок».

«Что ж, пусть тогда хоть кто-нибудь сделает это за меня!»

Рубисс была до глубины души расстроена. Она раз за разом вытирала вспотевшие ладони об одежду, которую одолжила у Алины. Ей оставалось лишь смотреть за потухшим пламенем, развернувшимся на площади переполохом и Сифилом — единственным, кто всё ещё стоял на сцене.

«Криптокарион, чем ты там занят? Поторопись и покажи ему... А-а-а!»

Её правая лодыжка внезапно отозвалась жуткой болью. Испугавшись, она обернулась, чтобы понять, что произошло. В её кожаный сапог вцепилась пустынная мышь — мокрая, попавшая под проливной дождь, она хрипела, выставив вперед передние зубы. Обычно эти существа робкие, в случае опасности они прячутся в песок, но эта мышь была поражена сражением огня и воды. Её золотые глаза ярко светились во мраке, выражая чистое безумие. Даже в такой момент единственной мыслью, оставшейся в голове животного, было желание ранить.

«Должно быть, его хозяин где-то рядом, и он прыгнул на меня, чтобы защитить его от опасности. Витающая в воздухе ярость наверняка сводит его с ума, — или это были лишь её мысли, смешавшиеся между собой в свете происходящего. Честно говоря, Рубисс терпела так долго, что гремучая смесь энтузиазма и негодования, которые она пыталась сдерживать, грозила вот-вот вырваться наружу. — Как смеешь ты прикасаться ко мне?..»

«Знай своё место, низшее существо!» — мышь была отброшена в сторону одним легким движением.

Из-за её ауры плащ качнулся в сторону — с кончиков её пальцев сорвалась молния и полетела прямиком во тьму. Она улыбнулась, услышав писк пораженной молнией мыши. Её удовлетворение оказалось так же сильно, как боевой дух, которому она позволила наконец вырваться на свободу. Цветы, что располагалась меж камней поблизости, сморщились и обгорели, поддавшись исходящему от неё жару.

Некоторые духи удивленно обернулись.

Девушка стояла посреди выжженной адским пламенем земли, совсем одна. Её малиновые глаза сияли, словно яркие звезды, — и только их и можно было увидеть сквозь маску пантеры, что она носила. Подол её красного платья вздымался, будто от ветра, от каждой клеточки тела исходило яркое сияние. Сильный ливень не мог причинить ей вреда — он обращался в пар раньше, чем успевал коснуться её. Взглянувшие на неё духи сглотнули от страха и тут же испытали желание обнять первого попавшегося человека, пусть даже пару мгновений назад они готовы были глотки друг другу перегрызть.

«Ах ты недостойный водяной жук! Как смеешь ты топтать наше священное наследное пламя, словно наглый преступник? Боги мне свидетели — пусть это и означает рисковать репутацией или даже собственной жизнью, я сотру с лица земли тебя и твой клан!»

«Сифил, пойдем! Дождь заканчивается!» — кто-то позвал его, привлекая к себе внимание.

Сейчас никто уже не заботился о своем социальном статусе — он не имел никакого значения в этом хаосе. Он же стоял лицом к девушке в маске — она шла прямиком к нему, оставляя за собой яркий огненный след, словно комета. Когда их взгляды пересеклись, он не мог поверить своим глазам.

«Ру?..»

«А-а-а!»

Те, кто наблюдал за происходящим издалека, понятия не имели, что сейчас произошло.

Внезапно из-под земли с глухим звуком поднялся камень. Он раздувался и увеличивался в размерах, пока наконец не разлетелся на куски. Сила этого взрыва сразила всех поблизости. И даже те, кому в самый последний момент удалось за что-то уцепиться, не могли поднять головы и посмотреть, что происходит за густой завесой дыма и каменной пыли.

8

Рубисс страдала.

Кто-то крепко обнял и утащил прочь по разоренной земле — как раз в тот момент, когда она собиралась сразиться с Сифилом. Когда они шли по обломкам, она поранила бедра и боль оказалась такой сильной, что она едва не потеряла сознание. из-за мощи ударной волны у неё слегка нарушился слух. Вскоре она обнаружила, что тот же парень, что тогда оттащил её прочь, теперь прикрывал её от грязи и каменной пыли. Это приглушило инстинктивный страх, которому она было поддалась поначалу. Только благодаря этому она сумела наконец открыть глаза. Она рассмотрела его внимательнее: пусть черный плащ и скрывает детали его безвкусного костюма, но разве это не последний ведущий? Грим на его лице расплылся от пота, превратившись в одно цветное пятно.

«Я знаю, это сложно, но сейчас надо сидеть тихо. Не стоит с ним сражаться!» - когда он заметил, что Рубисс внимательно на него смотрит, то наконец-то заговорил с ней.

«Кто вы такой, чтобы мне это говорить?!» — Рубисс постаралась подняться, несмотря на полученное ею сотрясение мозга. Она стиснула зубы и грубо отвергла руку этого странного мужчины, что попытался помочь ей встать. — «Не трогайте меня! Вы заодно с кланом воды, не так ли?»

«Я?» — он снова рассмеялся, заставляя её чувствовать себя не в своей тарелке.

«Кто вы такой?» — её глаза всё ещё приспосабливались к освещению, да и дрожь в голосе никак не получалось скрыть. — «Вы не просто кто-то со стороны, верно? У вас получилось притащить сюда этот гигантский камень... Неужели вы из небесных?..»

«Нет, вовсе нет».

Клоун сумел улыбнуться, несмотря на свой жуткий грим, встал и помог Рубисс принять сидячее положение. Затем он передал ей драгоценный фамильный плащ и указал пальцем на яркий малиновый камень на его воротнике.

«Это слеза огненного павлина, которая передается из поколения в поколение в семье Каллихтис, верно? Ты прогуливалась с такой вещью на своей одежде и думала, что никто не узнает тебя, Рубисс?»

«Этот дух знает меня».

Волосы на голове Рубисс спутались и выглядели, словно воронье гнездо.

«О чем ты вообще думала? Если бы Сифил решил сражаться в полную силу в таких обстоятельствах, то все люди на площади могли бы погибнуть».

«Я...»

«Да и что ты вообще там делала? Мне казалось, тебе запретили приходить. Честно говоря, я понимаю, что ты не из тех девушек, что чтят древние традиции или позволяют им управлять своей жизнью, так что...»

Прозвучавший в его голосе сарказм показался Рубисс смутно знакомым.

«Полагаю, он не из нашего клана. Однако всё сказанное им — правда. Если бы никто не попытался бы нас остановить, наша битва превратилась бы в настоящую бойню. И я рада, что самого страшного удалось избежать. Но кто он такой? Мне кажется, я где-то слышала его голос...»

«Как насчет того, чтобы наконец-то снять маску и показать мне свое лицо, Рубисс? В ином случае ты скорее всего задохнешься от жары».

«Но...»

«Всё в порядке. Я ведь уже знаю, кто ты такая и не собираюсь, например, рассказывать кому-то об этом, если ты покажешь мне лицо. Обещаю».

Глубоко вздохнув, Рубисс задумалась на мгновение и кивнула.

Неважно, что могли подумать другие. По какой-то причине она знала, что может показать своё лицо этому незнакомцу, не опасаясь последствий.

Рубисс попыталась снять маску самостоятельно, но быстро отбросила это безнадежное занятие. Она была настолько тяжелой, что ей не удалось даже надеть её без помощи Алины. А если она попытается снять её без помощи, то скорее всего попросту сломает себе шею.

Девушка расслабила плечи и встала, позволяя этому человеку помочь ей — тот потянулся к её маске руками, потянул её наверх и с легкостью снял. Вслед за этим Рубисс наконец-то смогла ощутить легкие порывы ветра, что касались её лица и позволила своим огненно-красным волосам свободно упасть на плечи. Зрелище это напоминало водопад дикого огня.

«Такая красивая... Ты прекрасна, как и прежде. Нет, даже прекраснее».

Этот его голос, в котором звучало нечто, что не было ни ностальгией, ни чувством одиночества, настолько заинтриговал девушку, что она повнимательнее вгляделась в мягкие черты лица незнакомца. Ей стало жутко интересно узнать, кто же всё-таки он такой. Глядя на неё в ответ, он улыбнулся.

Странное, теплое чувство зародилось у неё в груди.

«Ах, этого не может быть... С другой стороны, это объясняет песчаную бурю и его взгляд...»

Стоило ей только подумать об этом, как её сердце забилось с неистовой силой, из-за чего произнести следующие слова без запинки она не сумела:

«Ди... Диалт, это ты?»

На глаза Рубисс навернулись слезы, едва она произнесла его имя. В горле словно ком встал, а сдержаться и не броситься на него с объятиями и желанием нежно провести рукой по щеке дорогого стоило.

«Неужели я сплю? Сколько времени прошло с нашей последней встречи? Я думала, что уже не увижу тебя... Они сказали мне, что ты спустился в нижний мир! Если ты оставался в Эдеме, то почему не навещал меня в тайне? Почему даже весточку какую-нибудь не послал?»

«...»

«Неужели... Неужели я ошибаюсь? Ты не Диалт?»

«...»

«А-а-а!»

«Это кто-то другой? Кто-то, кто знал, что мы с Диалтом были близки?»

Она глубоко вздохнула. В её груди поднимался всё больший страх перед этим незнакомцем, что молча стоял перед ней, словно застывший во времени истукан. Вскоре она не выдержала и закричала, словно беспомощная цветочная фея, но он тут же накрыл её губы своей крупной теплой ладонью.

«Рубисс, успокойся! Рубисс! Это я, не волнуйся. Только не кричи, пожалуйста!»

«М-м-м!»

«Прошу, не злись, ты меня обожжешь.»

Несмотря на то, что свободной у него была лишь одна рука, этот мужчина был довольно силен. Он крепко держал Рубисс в объятиях, не позволяя ей вырваться, и это не говоря уже о том, что второй рукой он всё ещё прикрывал ей рот. Обеспокоенная, она лишь со свирепостью взглянула на него, позволяя пляшущему в её глазах малиновому пламени говорить за неё.

Как только их взгляды встретились, мужчина будто бы с энтузиазмом ещё сильнее сжал её в объятиях. А затем, когда Рубисс уже едва могла дышать, поочередно поцеловал её веки и нос. Места, где её кожи касались его губы, словно горели огнем.

Стерлись различия между землей и небесами, в один момент всё словно поглотил сладостный хаос. Ей вспомнились неприличные, почти вульгарные поцелуи Криптокариона и Алины, и хотя её в губы не целовали, она была уверена, что доставшиеся ей поцелуи были куда лучше, чем у её друзей. Она была счастлива и горда собой из-за того, что ей удалось урвать этот сладкий романтический момент.

Стоило ей окончательно сдаться, утонув в эйфории и удовлетворении, как мужчина убрал ладонь от её губ. И тут уж Рубисс времени даром терять не стала.

«Теперь я вспомнила. Ты вредный, саркастичный и самый неприятный из тех, кого я знала», — она говорила спокойным, уверенным тоном, но голос предательски становился всё ниже и ниже. — «Все вокруг притворялись терпеливыми и понимающими, а на самом деле терпеть тебя не могли. Все они лжецы, и все они обязаны соблюдать приличия в обществе, только поэтому они и делали вид, что не замечают того факта, что ты низкорожденный».

«Знаешь, мне всегда нравилось твое детское чувство справедливости и тот факт, что ты всегда прямолинейна и честна перед другими», — он широко улыбнулся. Тот факт, что Рубисс могла говорить ему такие вещи и сохранять лицо, был для него несколько удивительным. — «Никто не может прямо говорить о своих чувствах, и я понимаю, почему это тебя беспокоит. Хотя нет, на самом деле я счастлив. Счастлив видеть, что ты, Рубисс, всё та же глупенькая сорвиголова с любовью к сквернословию, которую я когда-то знал. Я боялся, что теперь, когда ты готовишься стать главой клана, ты можешь превратиться в грациозную деву».

«Что ж...»

«Если бы стала настоящей леди с нравом кроткой снежной кошки, то Эдем вынужден был бы ждать ещё восемь тысяч лет, прежде чем кто-нибудь побьёт рекорд породистых скакунов... Ведь в таком случае не осталось бы никого, кто хотел бы от тебя убежать».

«Ты всегда любил преувеличивать!» — она звонко рассмеялась и легко укусила его за шею. — «Ах, Диалт, Диалт. Я так рада, что мы встретились!»

«Так ты всё ещё любишь меня и хочешь, чтобы мы бросили свои семьи и сбежали куда-нибудь вместе?»

Рубисс вздрогнула и опустила было ноги, но увидев, насколько близко к ней находится испачканное в гриме лицо Диалта, лишь с озорством подула на него.

«Прекрати. Когда ты говоришь такие вещи с таким лицом, это звучит почти как оскорбление».

«Прошу простить мой вид, но, знай, я имел в виду именно то, что сказал. К тому же, ты знаешь, что я никогда не делюсь своими мыслями с другими, но мои чувства к тебе — чистая правда. О, великолепная Рубисс! Если ты хочешь противиться моим желаниям и увидеть, как мир впадет в пучину отчаяния из-за этого, то так тому и быть, но я всё равно утащу тебя за собой!» — он отвесил ей грациозный поклон и забавно поиграл бровями.

Рубисс старалась его не слушать, чтобы сохранить возмущенное лицо. Стоит только начать прислушиваться к сказанному, и она уже не сможет удержаться от смеха.

«Знай, моя прекрасная дева, что мои желания более жгучие, чем твой огонь, а мои решения прочнее, чем любой камень моего клана».

«Впечатляюще. Но как насчёт того, чтобы смыть этот глупый грим с твоего лица и начать сначала?»

«Если хочешь видеть мое лицо, то просто слижи его. Ну, знаешь, как собака».

«Фу... Какой же ты противный!»

«Прости, что ты сказала? Ты знаешь, что выглядишь так, будто очень хочешь, чтобы тебя поцеловали? Как насчёт того, чтобы немного помочь мне?»

В этот момент она осознала, что её губы приоткрыты, а тело наклонено вперед — она и впрямь выглядела так, будто ждала поцелуя. Одна только мысль об этом заставила её заметно покраснеть.

«Как грубо...»

Рубисс покачала головой и сделала очередной глубокий вдох.

«Да, я люблю его и ничего не могу с этим поделать. Почему я раньше не заметила, что это он, несмотря на этот глупый грим?»

Черные как ночь глаза Диалта, его ресницы и странная прическа, чуть выдающийся подбородок и крупноватый, экзотичный нос — все это было в её драгоценных воспоминаниях о прошлом.

«Именно. Каждый раз, когда я пыталась его вспомнить, он широко улыбался. Уверенной, спокойной и теплой улыбкой. Может, его черты лица и простоваты, но только взглянув на него понимаешь — на него можно рассчитывать. Даже когда мне казалось, что я больше не увижу его, он приходил ко мне во снах. Я без конца гналась за ним, а когда понимала, что не могу догнать, начинала плакать. И вот он, прямо передо мной... Но...»

«Ты замерзла?» — Диалт заметил, что Рубисс дрожит и тут же накрыл Рубисс её плащом. Он расположил его так, чтобы символ её семьи оставался на видном месте.

«Диалт всегда раньше других понимал, чего я хочу и что мне нужно, и делал всё возможное, чтобы воплотить мои желания в жизнь. Он тоже любит меня, и возможность быть с ним рядом делает меня счастливее, чем я могла бы быть рядом с любым другим, кого я знаю. И всё же...»

«Уже светает. Где твое поместье? Я отвезу тебя домой, у меня тут неподалеку лодка припрятана».

Рубисс кивнула. Её голова была полна темных мыслей, вызывающих у неё чувство вины.

«Ничего не выйдет. Это даже не обсуждается, Рубисс. Вскоре ты станешь невестой. Неважно, будет это Склеропейджес или боги знают кто ещё, но ты определенно выйдешь замуж за кого-то из твоего клана. И раз уж именно тебе вскоре предстоит стать главой клана, то пора бы уже избавиться от этих неуверенности и нерешительности. Времена изменились, ты уже не ребенок. Не сближайся с представителями других видов, не позволяй им целовать тебя вот так — тебе нужно прекратить быть с ним дружелюбной. Неважно, что ты о нём думаешь — он же самый низший из низших! Его мать запятнала всю репутацию рода Коридорас рождением этого ребенка, ведь она сама была не из Эдема... Она пришла из нижнего мира, она была человеком — её нужно было считать бесполезной, ненужной формой жизни!»

Не подозревая о буре, что разразилась в её сердце, Диалт приобнял её за плечи и они наконец-то отправились в путь. Она подумала, не стоит ли стряхнуть его руку, но делать этого не стала — ей этого не хотелось, ей нравились эти теплые, приятные объятия. Терять эти ощущения было бы кощунством.

«Ох, зачем же ты вернулся! Почему же не оставил меня и моё сердце в покое?»

Рубисс была подавлена собственными ощущениями, она с трудом сдерживала желание остановиться и начать биться в истерике. Непреодолимое счастье, которое она испытывала, находясь в объятиях любимого человека и прогуливаясь вместе с ним в свете рассветного солнца, заставляло её кровь кипеть ещё сильнее, чем прежде.

9

Когда они добрались до окрестностей дома семьи Каллихтис, откуда уже можно было разглядеть его тянущиеся вдаль кирпичные стены, для Рубисс настала пора отправляться домой. Диал Центропиг стоял на носу лодки и наблюдал за тем, как развевается за спиной её плащ, и ждал. Он ждал, но Рубисс всё не оглядывалась. Она так ни разу и не обернулась к нему, и вскоре её силуэт растворился в предрассветной мгле.

«Она сильна как и всегда, — усмехнулся про себя Диалт, а затем начал разматывать веревку, что держала лодку у берега. — Знаешь, Рубисс, я очень рад, что мне выпал шанс встретиться с тобой. Один лишь этот факт делает путешествие в горы в несколько раз лучше, это уж точно. И это определенно лучший праздник урожая, на какой я только мог рассчитывать».

Оставшись в одиночестве, мужчина продолжил путь. Он двигался осторожно, внимательно глядя вперед и заглядывая в каждый закуток, стараясь вести себя как можно тише. Сейчас, ранним утром, когда город ещё крепко спал, в округе не было видно никого, кто мог бы его заметить. Первые лучи утреннего солнца освещали ему путь, отражаясь в водной глади, а мелкие волны, что бились о борта его лодки, сияли несмелым золотом, вторя мелкой ряби, какую лодка оставляла за собой.

Добравшись до моста неподалеку, Диалт остановился. Выбравшись из лодки, под мостом он отыскал небольшие кусты и вытащил из-под них мешок. Внутри находилась сменная одежда — добротная, но давно уже вышедшая из моды. На поясе виднелись ножны для кинжала.

«Кажется, никто так и не смог её найти».

Он стянул с себя свой клоунский наряд и, обмотав его вокруг тяжелого камня, бросил его в воду. Умываться пришлось водой из канала. Закончив, он вгляделся в своё отражение в лезвии кинжала — нужно было убедиться, что ему удалось смыть весь грим. Удовлетворенный результатом, мужчина перебросил через плечо тканевый мешок и двинулся вперед, незаметно забравшись на каменную стену канала.

Там, на вершине, находился небольшой сарай, окруженный садом — это место уже много лет как никем не использовалось. Инструменты внутри были брошены гнить, а растущая снаружи трава была настолько высокой, что в ней легко мог спрятаться кто угодно. А вдали, за стенами полуразрушенного сарая, можно было разглядеть смутные очертания горного пояса Вериданус. Эти очертания сильно напоминали хребет дракона, а дальше за ними находилась магическая гора Сфера — её вершина пронизывала облака.

Диалт приоткрыл тяжелую дверь сарая, стараясь лишний раз не шуметь. Казалось, что внутри, посреди темноты и запаха застарелого сена, что-то двигалось. Внезапно впереди вспыхнула пара огней, словно предупреждая о чем-то.

«Ш-ш-ш, это я. Не шуми», — произнес Диалт и приоткрыл окно, потянув за веревку неподалеку.

Утренний свет мгновенно пробился в помещение и осветил не только парящую в воздухе пыль, но и два огромных разноцветных крыла, крепкие когти и пару мерцающих в этом свете глаз. Это была птица — красивая птица с небольшой относительно тела головой, тонкой шеей и крыльями, украшенными тысячами перьев, каждое из которых было крупнее обычного духа.

Рамия — легендарный феникс — узнала его и ответила ему легким, игривым жестом. Он погладил её по голове, провёл рукой по крупу, а затем обнял за шею. Птица ответила ему восторженным чириканием.

«Я заставил тебя ждать, да? Прости, никак не мог вернуться раньше», — улыбнулся Диалт, убирая клок сена с морды птицы. — «Давай возвращаться. Дедушка наверняка будет не в настроении».

«Проклятье, если бы это продлилось хоть чуточку дольше!» — Эндличери со злостью стукнул кулаком по столу.

Лапради и Битениата кивнули, лица обоих были красными, словно спелые помидоры. Неподалеку виднелись также духи огненных волков и лицо хранителя домашнего очага. Дело было в ночном баре, где зачастую проводила время вся молодежь клана огня. Каким-то образом им удалось сбежать с погрузившейся в хаос площади и собраться здесь, не имея четкого представления о том, что они делают. Несмотря на то, что на улице уже светало, многие до сих пор не выпустили из рук бутылку, а кто-то и громко храпел, отключившись. Например, младшая кузина Рубисс — Кара Семиаквилус — заснула в углу. Её лицо в этот момент выглядело детским и невинным, несмотря на ту тонну макияжа, что она носила.

«Честное слово, явиться сюда с этим своим всезнающим видом... Этот Сифил вообще дорожит своим местом патриарха клана или нет?»

«А с этим своим телом он вообще выглядит как молодой жрец!»

«Прекрати. Если скажешь о нём что-то плохое, тебя женщины на куски порвут».

«И всё же у этого великого вождя возникли проблемы с нашим генералом. Ах, как же было хорошо!»

«Ты чертовски прав!»

«Неважно, что там другие говорят, клан огня — лучший! Самые смелые мужчины Эдема — все из наших!»

«Погоди, а где генерал?»

«Так вот он».

«Ага!»

Мужчины разом повернулись в сторону Криптокариона. Тот молча смотрел в грязное окно, погруженный в свои мысли, между его бровями пролегла глубокая морщина. В руке у него красовалась кружка ликера, но повелитель молний словно не обращал на неё особого внимания. Более того, он совсем не выглядел пьяным.

«Что за черт?»

«Он выглядит каким-то озадаченным».

«Да это возраст у него трудный».

«Ха...»

Все они высказывали своё мнение о сложившейся ситуации, и пусть оно было пьяным, но их на самом деле беспокоило необычно растерянное выражение на лице мужчины, отмеченного пентаграммой, — мужчины, которого все они боготворили.

Наконец вечно веселый Эндличери поднялся на ноги. Отталкивая всех на своём пути, он двинулся прямиком к Криптокариону.

«Что, неудача вышла?» — он уселся напротив него и протянул ему бутылку ликера, которую держал в руках.

«Ты что-то сказал?» — тот быстро повернулся к нему. Глаза его сузились, а пентаграмма была видна лучше, чем обычно.

Услышав голос своего товарища, Эндличери тут же пожалел о том, что решил взять на себя инициативу — голос звучал так, словно поднимался из самых глубин ада. Но уходить было уже поздно, так что он решил постараться изложить свою мысль самым бойким и дружелюбным тоном, на какой был способен.

«Они просто не могут в этом признаться. Эти уроды из клана воды, разве изначально они не начали избегать нас из-за пламени наследия? Наше пламя решили сделать жемчужиной праздника, так что вполне ожидаемо, что они начали завидовать — клан огня, считай, предоставлял всё необходимое для этого мероприятия. И всё же историю они из этого раздуть смогли. И не говоря уже о том, что сам глава клана решил вмешаться и всё испортить...»

Остальные слова он так и не успел произнести. Затянувшееся молчание Криптокариона сменилось взрывом дикого хохота. У всех остальных от этого смеха мурашки побежали по коже.

«Ч-что?»

«Да нет, ничего особенного».

«Ничего особенно, правда ведь, Рубисс? — молодой человек отвел взгляд от удивленного лица своего товарища, и снова уставился в окно, продолжая посмеиваться. — Я уверен, что это была ты. Это должна была быть ты. Но зачем ты явилась на праздник? К тому же нельзя просто отбросить это в сторону и подумать, что она лишь девчонка, которая переходит границы из-за своего статуса... Да она сумасшедшая! И вы хотите сказать, что это наш будущий глава клана? В чем можно быть уверенным в таком случае, так это в том, что от скуки мы не умрем. Одна только мысль об этом меня с ума сводит...»

Эндличери, сбитый с толку странным поведением своего старшего товарища и его ухмылкой, собрался было уже уходить — хватит с него на сегодня, подбодрить того у него всё равно не вышло.

«Хм-м...» — повелитель молний поднял голову. — «Кажется, я только что заметил в небесах гигантскую птицу. Ты тоже её видел?»

Он протер небольшой участок на окне, чтобы сквозь него взглянуть на небо, но ничего особенного там не увидел. Неизменный город Ландейл всё ещё спал, да и, честно говоря, райончик, в котором они находились, никогда не мог похвастаться какой-то красотой.

«Птицу, говоришь?» — он в замешательстве опустил брови, а затем широко пожал плечами и продолжил говорить с куда большей иронией. — «Неужели выпивка была настолько хороша?»

«Нет, вовсе нет... Кстати о хорошем. Я проголодался. Не хочешь пойти и найти что-нибудь съедобное?»

«О, вот это я понимаю!»

Криптокарион бросил свой кожаный кошелек другу, а сам продолжил смотреть в окно и вновь погрузился в собственные мысли.

Прямо под ними Диалт заметил кирпичный дом, где жила его подруга детства. Он вынудил птицу медленно повернуться и попытался хоть что-то рассмотреть во множестве окон здания, но всё они были плотно зашторены или закрыты.

«Это жестоко, Рубисс», — пробормотал он себе под нос, удивленный. — «Я всё ещё помню день, когда пообещал, что ты станешь моей невестой... Полагаю, ты об этом обещании просто забыла».

Рамия закричала и голос её звучал так, словно она обвиняла его в чём-то.

«Да знаю я, знаю, что мы торопимся».

Вскинув шею и взмахнув крыльями, птица полетела в направлении горного хребта по бесконечному небу.

Глава 2. Пять высокородных правителей

1

Пока праздник был ещё в самом разгаре, призрачный конь с синей гривой в тайне ото всех несся сквозь ночную тишину, ведомый звездами. Он находился примерно в пятидесяти милях от Ландейла и двигался в сторону созвездия Олифанта — ему нужно было попасть к подножью холма Настурциум. Тело всадника скрывала черная мантия, что позволяла ему сливаться с тьмой самой ночи. Даже звери вокруг не замечали его, понимая лишь, что что-то проносилось мимо.

Прокладывая себе путь сквозь густую рощу впереди, он умудрился не поскользнуться ни на одном из множества камней и время от времени подбадривал своего скакуна, чтобы тот держал такое равновесие до самого конца пути. Если не считать этого, то он молчал до того момента, пока не добрался до холма. Единственным звуком в ночной тишине был хруст сухих веток под ногами, остальные же звуки гармонично вписывались в тайный ансамбль ночи: хриплое дыхание лошади, стук её копыт, скрип седла и легкое шуршание мантии.

В конце концов всадник добрался до природного коридора, образовавшегося между двумя скалами — силуэт этого коридора в свете звезд был будто бы окутан туманом. С осторожностью он пробрался внутрь этого коридора. Узкий проход очень скоро превратился в настоящий лабиринт, пусть и небольшой, и оказался прикрыт пологом. Из-за этого внутри царила кромешная темнота, сюда не проникал ни один лучик света.

И то ли призрачная лошадь могла видеть в темноте, то ли всадник был настолько хорош, чтобы вести её, но они оба неумолимо двигались вперед. Когда воздух стал чуть теплее, лошадь дернула ушами. Всадник спешился, погладил своего скакуна по носу, чтобы тот успокоился, а затем двинулся вперед.

После бесконечной череды поворотов они наконец-то выбрались из лабиринта. Помещение, в котором они оказались, было нагрето и освещено пламенем огненного дракона, да и в целом напоминало скорее паровую баню, нежели пещеру. Кто-то оказался в нем раньше всадника и уже ждал его возле каменного стола, заставленного причудливой едой.

«Прошу прощения, я опоздал», — такими были первые произнесенные всадником слова.

«Да нет, это я пришёл пораньше».

«С вашего позволения».

Он привязал свою лошадь поодаль от дракона и убедился, что с её копытами всё в порядке. Затем он снял свои головной убор и черную мантию — под ней оказалось почти обнаженное тело, прикрытое набедренной повязкой и черными кожаными доспехами. Это было единственным, что он носил. Его челюсть и кости не особо выделялись, но его глаза, черные, как семена дрозантемума, были настолько выразительны, что в своём положении он начинал казаться даже в какой-то мере невинным. В отличие от костей, его мускулы были хорошо очерчены и заметны даже невооруженным глазом.

«Прошу прощения, что приходится демонстрировать вам нечто настолько неприглядное, но для меня здесь слишком уж жарко».

«Мы можем подвинуться подальше — я вовсе не против».

«Вы имеете в виду подальше от дракона?»

Дракон, в этот момент разразившийся криком, казалось, прекрасно понимал, что они говорят о нём. Когда он вновь изрыгнул пламя, осветившее пещеру, можно было разглядеть игривый профиль мужчины с величественными бровями. Он невинно засмеялся.

«Нет, не стоит. Это отличный шанс так близко рассмотреть столь редкое существо».

Мужчина кивнул, не изменившись в лице, а затем поднял кубок, украшенный прекрасным красным драгоценным камнем, и предложил его своему гостю.

«Это огненный ликер — ещё одна редкость из нашего клана».

«Я с удовольствием приму его».

Мужчины подняли руки и произнесли тост. В Эдеме это было обычной практикой — так делали многие, когда хотели дать обещание, поклявшись никогда не предавать друг друга.

Одним из этих мужчин был Гуамон Семиаквилус Каллихтис — нынешний глава клана огня, а вторым был Дантиодес Бакоба Коридорас — патриарх клана земли. По какой-то неизвестной причине представители этих двух кланов часто встречались в этом тайном месте.

Гуамон был примерно на двадцать лет старше Дантиодеса, его рыжие волосы — характерные для многих представителей клана огня — уже пробила седина. Как и у всех носителей крови пяти правителей, у него были гармоничные черты лица. Он был выше других духов из своего клана, да и конечности у него были подлиннее. Легенды гласили, что в молодости он был невероятно красив, но сейчас множество морщин, залысины и слегка искривившиеся с течением времени губы придавали ему особенное очарование, каким он не мог похвастаться в юности. Он был лидером, способным держать под контролем даже самых вспыльчивых представителей клана огня.

Он предложил своему младшему товарищу отличное мясо и необычные сухофрукты. Патриарх земного клана продемонстрировал здоровый аппетит, стараясь при этом не растерять своих манер, а потом вдруг прекратил есть и потянулся к седельной сумке. Судя по всему, он тоже приготовил какой-то подарок.

«Мне бы не хотелось соревноваться с вами ни в каком виде, но я тоже кое-что принёс. Это роса серебристой сосны — деликатес, который могут добыть только самые искусные представители нашего клана. Возможно, у неё немного простоватый запах грязи, но мне очень хотелось принести её сюда. Я уверен, что больше ни одному члену семьи Каллихтис не представится шанса её попробовать».

«Мне доводилось слышать о ней разные истории. Просто замечательно. Как её едят?»

«Её нужно подогреть, чтобы аромат стал более выразительным».

«Вот так?» — Гуамон взял в руки гигантский гриб, что ему передали, — размером он был примерно с детский кулачок — и сжал его. Тонкая струйка дыма тут же поднялась в воздух, почти мгновенно в нём растворяясь.

Призрачная лошадь качнула головой.

«Да, замечательно».

«Аромат замечательный. Теперь попробуем на вкус».

Пока дракон и лошадь восстанавливали силы, мужчины продолжали свой небольшой пир. Это была спокойная, размеренная встреча — атмосфера здесь была противоположной той, что вот-вот должна была воцариться на празднике урожая в столице — Ландейле.

Когда они закончили есть, Гуамон сжал толстую сигару между пальцами и прислонился к стене, приняв максимально расслабленную позу.

«Тебе стоит и это попробовать».

«Что ж, тогда я принимаю предложение».

У Дантиодеса на щеках виднелись милые ямочки, как у очаровательного ребенка, но язык его тела с легкостью выдавал в нём взрослого, серьёзного мужчину. Он поднялся с пола, где сидел, скрестив ноги, и преклонил одно колено — судя по всему, в знак почтения. Патриарх огня следил за каждым его движением и тихо посмеивался.

«Дантио, меня не волнуют такие вещи как ‘уважение к старшим’, так что и ты можешь вести себя со мной точно так же. Тебе не нужно относиться ко мне с напускным благоговением, как ко всем остальным старикам, которых ты возможно и ненавидишь на самом деле».

«Я веду себя так не потому, что вы старше, лорд Гуамон», — ответил он, едва его собеседник закончил свою фразу. Его выразительные глаза блестели под темными бровями. — «Я веду себя так потому, что уважаю вас и знаю, что вы — заботливый дух, который никогда не теряет бдительности и следит за всем вокруг. И если вы заметили, в какой позе я стою, то уже знаете, что я смогу легко избежать удара вашего монструозного ящера, если вы прикажете ему убить меня».

Гуамон моргнул, прежде чем снова рассмеяться.

«Ты совсем не веришь в эту магическую клятву, не так ли?»

«В тот тост, что мы поднимали ранее? Полагаю, что нет. Я поклоняюсь богам и верю в магию и проклятия, но не полагаюсь на них — это всё, что я могу об этом сказать. Единственные, на кого я полагаюсь — это вот эта вещь и вон тот паренек неподалеку, — ямочки на его щеках всё ещё были четко видны, когда Дантиодес кивнул сначала на свою руку, а потом качнул подбородком в сторону коня.

Призрачное существо, которое с интересом прислушивалось к их разговору, внимательно взглянуло на Гуамона. Его мудрые глаза говорили о том, что в нём скрывается какая-то сила, какую ему лишь предстоит продемонстрировать.

Старик глубоко вздохнул и аккуратно коснулся губами края сигареты.

«Скажи мне, а своему кузену ты доверяешь?»

«Диалту? Ах, Диалт, Диалт», — Диантиодес опустил голову и продолжил бормотать имя своего кузена, словно в один момент его кто-то проклял. Лишь спустя пару мгновений его лицо стало серьёзным, и он перевел взгляд на Гуамона. — «На него определенно можно рассчитывать. В какой-то мере. Никто в клане не может повторить его таланты, и он всегда делает то, что от него требуется, но... Если честно, я никогда не могу понять, о чём он думает».

Молодой человек развел руками в стороны, а потом вдруг разразился хохотом.

«Однако вы продолжаете задавать мне вопросы, а я не люблю быть единственным, кто открывает свои секреты».

«Понимаю».

«Так что я тоже хочу кое-что спросить. По поводу Рубисс, если быть точным. Она должна стать вашим — или я должен говорить ‘нашим’ — союзником?»

«Ох, Рубисс...» — настал черед главы клана огня качать головой. Пурпурный дым, что поднимался от его сигары, медленно растворялся в воздухе. — «Сложно сказать. Она ещё ребенок».

«Однако она сильна», — глаза Дантиодеса сверкнули ярче, чем раньше. — «Невероятно сильна. Вы уже обещали её кому-нибудь?»

«Нет, ещё нет».

«Хорошо. Понимаете, она мне нравится. Я бы даже сказал, что я влюблён в её дикий нрав, так что мне хотелось бы иметь какие-то шансы, если возможно».

Гуамон выронил сигару изо рта — она упала на камни под его ногами.

«Что, это плохая идея?»

«Дантио...» — его красные глаза, что лишь мгновение назад были широко открыты, начали угрожающе сужаться, выражая негодование. — «Если ты хоть как-то навредишь моей племяннице, последствия будут страшными».

«Это какими же?»

«Я расскажу об этом жене».

Едва услышав ответ, молодой человек начал заливисто смеяться, не в силах остановиться. Когда ему всё-таки удалось успокоиться, он вновь вернулся к своему кубку с ликером.

«Я сказал это только ради того, чтобы посмотреть, какую же шутку вы выдумаете».

Гуамон повернулся к нему, выражая уже более привычное безразличие.

«Что ж, тогда самое время поговорить о главном».

Несмотря на то, что лишь мгновение назад он хихикал, глава клана земли тут же стал серьёзным. Он подошёл к ближайшей каменной стене и, всё ещё держа в руках кубок ликера, облокотился на неё рядом со своим старшим товарищем.

«Прежде всего нужно обсудить нерешенный вопрос Сифила — главы клана воды», — Гуамон достал новую сигару и неохотно начал говорить.

«Хм...»

«Как и ожидалось, он уже отправил двух своих посыльных в святилища. Мы уже знаем, что он будет действовать в соответствии со словами оракулов, так что его выбор теперь будет в центре внимания».

«Присоединиться к нам или выступить против... Что же он выберет?»

«Предсказать это сложно. Сифил всё ещё молод, так что есть причины полагать, что он будет придерживаться старых традиций, которые диктуют пятеро патриархов. Другими словами, он может окрестить нас — тех, кто пытается перестроить систему — мятежниками, что пытаются отрицать волю Митры».

Дантиодес внимательно вглядывался в выражение лица своего собеседника, который так непринужденно говорил о серьёзных вещах, но не смог ничего по нему прочесть.

«Кстати говоря...» — он воспользовался случаем, чтобы вернуться к теме разговора.

«А?»

«Я приготовил небольшой сюрприз на сегодня. Это касается испытания силы — всего лишь небольшое вмешательство, чтобы развлечь аудиторию. Так что сейчас в Ландейле, должно быть, суматоха», — на лице молодого духа застыло выражение триумфа, его глаза сияли. — «Гости праздника наверняка трясутся от страха, пока мы сидим здесь и переживаем за будущее Эдема. И тут нам стоило бы завоевать преимущество. Если мы будем лишь ждать, то шанс нам никогда не выпадет. Я создал этот шанс собственными руками, лорд Гуамон!»

2

Об этом рассказывают легенды.

Когда мы говорим о пяти Великих Домах, то имеем в виду чистокровные и знатные семьи, чьими предками были пятеро духов, жившие во времена становления Эдема. Этими пятью духами были:

— дух дерева — Отосинклус зеленоглазый;

— дух огня — Каллихтис красноглазый;

— дух земли — Коридорас черноглазый;

— дух металла — Анубиас златоглазый;

— дух воды — Полиптерус голубоглазый.

Первые три существа обладали женскими чертами, другие двое — мужскими. Рождены они были не от плоти и крови, а с помощью слова великого божества Митры — абсолютного, безупречного, вечного. Они были рождены феями с чертами лица, почти неотличимыми от черт лица людей из нижнего мира. Это уже позже духи в землях Эдема обрели куда более разнообразный и экзотичный облик.

Поначалу Орнатипиннис — божество-хранитель любви — был уверен, что этот мир, наделенный неравным количеством мужчин и женщин, обречен быть неполноценным и печальным. В связи с этим он решил избавиться от одного из своих белоснежных крыльев и бросить его на земле. Перья его обратились красивым юношей и принесли романтику в Эдем. Но даже несмотря на это между пятью духами-основателями не могла расцвести любовь — они были слишком сосредоточены на задачах, что доверил им Митра. Да и юноша, родившийся из перьев Орнатипинниса, оказался побочным эффектом неудачного эксперимента — его обаяние казалось искусственным, пустым.

Дабы снискать милости обескураженного божества, бог удачи и счастья Калабарикус плюнул на Эдем — и его слюна породила множество фей цветов, эльфов, духов-хранителей, в которых прослеживались черты пчел и бабочек, милых зверей, ветряных сильфов и многих других существ. Некогда строгий Эдем превратился в страну грез и ярких красок.

Орнатипинниса такой исход устроил, но были и другие боги, недовольные нынешним состоянием мира. Например, такие высшие существа как Цилиата — бог мудрости — и Псевдакор, — богиня войны и грома — известные как боги-близнецы, а вместе с ними и Геофаг — бог солнца, и Комбре — богиня луны, создали множество других духов. Они превращали Эдем в свой дом, будто пытаясь соперничать друг с другом, из-за чего всё чаще и чаще случались ссоры и беспорядки.

Но это совсем другая история.

В конце концов жители Эдема начали заключать браки и заводить детей. Духи-основатели, осознав, насколько коротка их жизнь, — никогда им не успеть исполнить все поручения Митры — попросили у того разрешения завести собственные семьи. Бог-отец исполнил их желание, и мир, который когда-то был создан руками самого Митры и дополнен стараниями духов-основателей, наполнился новыми духами — самыми разными, но всё ещё готовыми со спокойной душой и присущей им грацией исполнять возложенный на них долг. Однако годы шли, и благородная кровь основателей смешивалась и загрязнялась, принося неутешительные результаты.

Эдем стал домом для существ с жуткими рогами, противными хвостами, пугающими глазами, а у некоторых из них и вовсе не было особой формы и возможности общаться с другими существами. И чем больше становилось этих глуповатых существ, тем чаще ссорились между собой духи — и зачастую по сущим пустякам.

Низкорожденные были упрямы и стремились исполнить свой долг во что бы то ни стало, а потому, если им доводилось почувствовать угрозу со стороны сородичей, они прибегали к любым способам, лишь бы добиться цели. Если и это не помогало, то они начинали жаловаться своим отцам и матерям из небесного царства.

Боги были поражены такой демонстрацией безрассудства, тривиальностью и отсутствием добродетели. Со временем низкорожденные духи решили объединиться с теми, кто был мудрее них, и сражаться против общего врага. Это привело к созданию групп, что установили гегемонию над всей страной и, дешево подражая богам, старались удержать в своих руках власть.

Боги не смогли этого понять. Намерения Митры, когда он создавал Эдем, заключались в том, чтобы остаться всего лишь наблюдателем, доверив управление миром нескольким духам. Ему хотелось лишь время от времени оказывать им поддержку и ничего более. Тогда и подумать было нельзя, что эти существа воспользуются дарованными им богами силой и знанием, чтобы восстать против них же. К этому привело то, что другие боги по своей природе не были абсолютными, безупречными и вечными, в отличие от Митры. В угоду собственному любопытству, развлечения ради или в укор другим богам они породили бесчисленное количество духов. И пусть новая жизнь была драгоценным подарком для Эдема, неудивительно, что со временем такой подход привел к катастрофе.

В итоге боги признали свои ошибки и решили попросить Митру обрушить свой гнев на их творения. Никто не мог скрыться от всевидящего ока Митры, и даже если он назовёт их поступок глупым, винить их в нём он никак не сможет. Но боги опасались — опасались того, что иные боги могут затаить обиду на тех, кого сами и создали. Именно это приносило им больше всего разочарования, именно из-за этого они не могли связаться с сими ущербными духами и предложить им мирное решение проблемы. Они не могли помочь им стать достойными Эдема.

Но и это было лишь пустой фантазией: даже если бы им удалось помочь кому-то из таких духов, другие тут же начали бы завидовать и требовать равного, а то и лучшего к себе отношения. Гам этих дурных мыслей и их прямое проявление убедили богов в том, что их план был верным, поэтому они и попросили у Митры одобрения.

Благодаря их просьбе великий бог Митры снизошёл в Эдем, изгнал все неугодные души и принялся искоренять тех, кого было уже не спасти. После этого он присудил пятерым духам-основателям новые обязанности, которые они должны были исполнять в этом новом обществе, — теперь они должны были управлять страной посредством встреч, призванных поддерживать равенство.

Это стало рождением нового Эдема — мира, в котором пять Великих Домов обязаны были руководить своими кланами. В этот же момент Митра решил отрезать себе два больших пальца и бросить их на землю волшебной страны.

Большой палец правой руки упал на самую окраину западного Эдема, где узкий мыс Агамы отделял замерзший океан Пангасианодон Гигас от Мегалодораса — великой колыбели жизни. Вскоре там собрались духи и построили храм — они назвали его «Сарамаценсис», что на языке богов означало «добродетель» и «справедливость». Жрец, что в итоге стал верховодить этими землями, был рожден от большого пальца правой руки Митры, а на лбу его виднелась солнечная метка Геофагуса. Потому-то Сарамаценсис был известен как ‘храм у мыса’ или ‘святилище солнца’.

Большой же палец левой руки упал на небольшой остров посреди озера Лепидио, что был полностью окружен таинственным туманом. Вскоре и там собрались духи, чтобы построить храм Ларватус — на языке богов это означало «тень» и «влияние». Жрица, которая верховодила этой землей, родилась от большого пальца левой руки Митры и была отмечена лунной меткой Коммбре. Именно поэтому храм Ларватус известен также как ‘храм на озере’ или ‘святилище луны’.

И жрец, и жрица по своей природе являлись частью Митры, а значит тоже были вечными. Они помогали пяти владыкам управлять Эдемом, а когда вот-вот должны были развязаться беспорядки, они доносили до них волю богов. Тем не менее, их тела были всего лишь хрупкими телами фей и продолжительность их жизни была ограничена. Когда-то для кого-то из них приходило время реинкарнации, эссенции левого и правого больших пальцев Митры селились в чреве одной из духов-женщин Эдема. Если ребенок рождался с родовой меткой в виде золотого солнца или полумесяца на лбу, то родители должны были стать ему воспитателями и воспитывать вплоть до достижения чадом трёхлетнего возраста. Затем этого ребенка поприветствуют в святилище, которому он принадлежит, где он впоследствии получит все знания и воспоминания прошлых лет.

Однажды одна очень наглая пожилая пара, что жили в отдалении от остальных, у подножья горы Кудема, надумала обмануть весь Эдем. Они нарисовали родовую метку на лбу своего ребенка, но эта затея с треском провалилась. Но это уже совсем другая история, для другого рассказа.

Пять Великих Домов процветали, правители отлично справлялись со своими задачами. Позже внутри семей решили, что первенец патриарха будет наследовать права и обязанности своих родителей — и неважно, родится он мальчиком или девочкой. Однако, если у нынешнего патриарха не рождалось детей, его права и обязанности по наследству переходили к младшим брату или сестре. Если ребенок у патриарха всё-таки рождался, но сам патриарх умирал до его взросления, то обязанности по воспитанию этого ребенка до его совершеннолетия должны были взять на себя его дяди и тети.

Нынешнее затруднительное положение Рубисс относится как раз к последнему случаю.

Члены клана огня никогда не могли похвастаться долгой продолжительностью жизни. Когда мать Рубисс Эсмесес скончалась в юном даже по их меркам возрасте, она была ещё маленькой. Впоследствии младший брат Эсмесес Гуамон был назначен новым патриархом и наставником Рубисс до того момента, когда она вырастет и сможет сменить его. Второе имя Гуамона — Семиаквилус — говорило о том, что в его жилах текла благородная кровь, пусть кровь этой ветви семьи Каллихтис не была столь чистой, сколь кровь ветви Аписто.

Но было и ещё одно, гораздо более страшное исключение.

Оно касалось Дантиодеса Баковы и Диалта, а также клана земли и его членов в целом. Двумя поколениями ранее у главы клана земли Акантофуса Бакобы Коридораса родилось двое детей — оба мальчики. Старшего звали Интерруптусом, младшего — Биспиносусом. Разумеется, именно Интерруптус должен был стать преемником своего отца, Биспиносус же должен был взять имя Центропиг и стать частью второй ветви семьи. Судьбоносная встреча, что изменила судьбу всей семьи, случилась, когда Интерруптусу было двадцать лет.

Никто не знает, как это произошло, но однажды дева из нижнего мира смогла добраться до Ландейла. И детали её внешности, и её имя давно уже стерлись со страниц истории, но одно известно точно — это был первый раз за триста шестьдесят лет, когда человеку довелось побывать в Эдеме. Духи не понимали, что с этим делать. Считалось, что все земные животные находились под покровительством семьи Коридорас, но стоит ли считать людей животными? Этот вопрос наверняка мог бы развлечь многих, но лучше всего оставить его богам.

Встреча пяти правителей, созванная по этому вопросу, была громкой и резкой и не принесла особых результатов, поэтому окончательное решение оставалось за оракулами. И даже для них ситуация оказалась сложноватой.

Тем временем семья Коридорас заботилась об этой девушке. Молодой Интерруптус был единственным, кто согласился взять на себя эту обязанность, в то время как остальные духи лишь неохотно наблюдали. И это стало началом конца для его клана. Он влюбился в эту девушку, у них родился ребенок, но жители Эдема никогда не приняли бы кого-то смешанных кровей как своего. Они решили сбежать от гнева земного клана — за холм Настурциум, к подножью Сферы, сквозь горный хребет Вериданус, чтобы наконец добраться до Великой Пустыни Амбулии. Это был обширный регион с суровым, безжалостным климатом — место, куда по легенде Митра когда-то изгнал злых духов; и место, где жители Эдема теряли свою силу. Единственными, кто смог проследить за беглецами и вернуться целым и невредимым оказались ястребы из клана леса. Но даже они в какой-то момент потеряли изгнанников из виду и решили, что те погибли.

Позже семья Коридорас приняла тяжелое решение стереть Интерруптуса из священного писания Митры и назначить Биспиносуса следующим главой клана земли. Биспиносус был хрупок сам по себе, однако у него уже родился здоровый наследник, а его избранницей стала Лайти — девушка из семьи гигантских ланей, что давно уже были их сподвижниками. Именно потому хрупкое здоровье Биспиносуса не представлялось проблемой. Сына его звали Дантиодес.

Событие же, что потрясло весь Эдем, произошло восемь лет спустя.

Однажды огромная тень накрыла собой крепость семьи Коридорас, что была расположена на лугах Тенеллус. Легендарный феникс Рамия — волшебная птица, что обитала в глубине горы Сфера, парила в небе и с любопытством исследовала местность, время от времени взмахивая своими исполинскими крыльями. Горожане боялись смотреть на небеса, а дети прятались по домам. Первым, кто увидел, что на спине феникса кто-то сидит, был один из немногих оставшихся снаружи детей — десятилетний Дантиодес, наследник рода Бакоба. Игнорируя мольбы взрослых, он смело представился всаднику, что сидел на гигантской птице, и получил от того неожиданный ответ.

Всадник, ободренный словами Дантиодеса, спустился на землю с помощью Рамии и представился Диалтом Бакоба Коридорасом — сыном и доказательством любви покойного Интерруптуса и человеческой женщины. А затем тоном, каким мог задавать вопросы лишь ребенок, он спросил, может ли он жить вместе с ними и стать частью семьи Коридорас. Если бы он услышал отрицательный ответ, то вернулся бы в сердце горы Сфера — туда, где его ждали речные жители, которых он считал своими приемными родителями. В этом случае у него появилось бы право говорить, что семья Коридорас — упрямцы, которые не склонны принимать в семью своих родственников, пусть они и один из пяти Великих Домов.

Ребенок был остер на язык и был способен легко выразить свою саркастическую натуру. Духи из клана земли смеялись над ним и требовали показать что-то, что могло бы доказать, что он — носитель благородной крови семьи Коридорас. Тогда мальчик продемонстрировал им меч, что достался ему от отца — его лезвие было темным и тяжелым, оно сияло так же ярко, как само солнце.

Это, вне всякого сомнения, был меч земли.

Патриарх Акантофус задумался о том, как стоит поступить. Способность мальчишки повелевать легендарным фениксом могла бы стать большим подспорьем для их клана в будущем, но другие могли оказаться недовольны или даже расстроены его решением. Да, он не мог простить своего старшего сына — Интерруптуса — за то, что тот бросил вызов семье ради человеческой женщины, но этот-то мальчик не сделал ему ничего плохого. И, несмотря ни на что, он всё ещё оставался его внуком.

Едва его жена — Какатуодис — услышала эти новости, она тут же обвила шею мужа руками в жесте отчаяния. В прошлом женщина всегда благосклонно относилась к Интерруптусу и сторонилась Биспиносуса, помня о его проблемах со здоровьем. Было вполне ожидаемо, что она не смогла отказать себе в удовольствии воспитать такого экзотического мальчика как Диалт, тем более что он был живым напоминанием о её любимом сыне. Ей хотелось, чтобы тот рос рядом с ней, чтобы о нём заботились, чтобы его любили точно так же, как и любого другого ребенка в Эдеме. Да и молодой Дантиодес с интересом относился к перспективе жить бок о бок с кем-то своего возраста, из-за чего тоже положительно относился ко вступлению Диалта в их семью. Он заявил, что будет более чем счастлив, если его кузен будет рядом, ведь у него нет других братьев и сестер, а вместе они смогут легко оттачивать свои навыки.

Мольбы собственной семьи не оставили Акантофусу иного выбора, кроме как принять мальчика как родного. Однако он потребовал от него двух вещей.

Прежде всего мальчик должен был отказаться от имён Бакоба и Коридорас и взять себе имя Центропиг. Кроме того, как Биспиносус, а затем и Дантиодес станут новыми главами клана земли, он должен будет поддерживать их в меру своих возможностей. Такими были условия.

Немного подумав, мальчик согласился. И именно в этот момент вперёд протиснулся Дантиодес, чтобы поговорить с кузеном напрямую.

«Есть ещё одно! Я хочу управлять этой птицей! Хочу летать в небесах!»

«Тогда я буду впереди, а тебе нужно будет сидеть позади», — Диалт тут же ответил кузену на высказанное им желание. — «Будет сложновато, но, думаю, это самый безопасный вариант».

«Понял. Полетели!»

«Подожди».

Диантиодес, не медля ни секунды, бросился в сторону птицы, но был остановлен — его худой кузен оказался удивительно сильным.

«Эй, я вижу, что ты достаточно силен сам по себе, но одной силы недостаточно, чтобы управиться с этой птицей. Если ты не пообещаешь ей, что никогда не будешь с ней жесток, то она не позволит тебе оседлать себя. В смысле, ты сам будешь виноват, если с небес на землю шлёпнешься, но я бы не хотел брать на себя такую ответственность».

Тот ответил ему широкой улыбкой. Остальные духи стояли позади, на дальней стороне луга, наблюдая за их разговором на расстоянии.

«Вот же дерзкий засранец...»

Он обиделся, но кивнул так, будто ничего не произошло.

«Ладно, руководи ты, раз у меня никакого опыта нет. Но если ты не можешь контролировать её силой, то как вообще это делать?»

«Здесь всё сложно. Давай, попробуем полетать».

С помощью своего новообретенного кузена Дантиодесу всё-таки удалось оседлать Рамию. Когда он впервые коснулся её спины, она показалась ему мягкой и пушистой, словно роскошная кровать. На спине виднелось какое-то седло, но оно было слишком ветхим и маленьким для них обоих. Конечно, он собирался как можно скорее занять его, однако шанса ему так и не выпало.

Каждый раз, когда птица меняла направление или слегка дергалась, её перья щекотали его даже через одежду, но ещё сильнее это ощущалось, когда они касались обнаженных участков кожи. Он вытянулся, слегка округлил спину и наконец-то смог усесться как следует — так, чтобы ему было удобно и комфортно, да и чтоб устойчивость особо не терялась.

Когда он наконец-то огляделся вокруг, волосы, подгоняемые ветром, мгновенно облепили ему лицо и шею. Птица поднялась на большую высоту — возможно, в два раза выше, чем любой призрачный зверь, и вид с такой высоты был совершенно иным. Они поднялись так высоко, что у Дантиодеса невольно закружилась голова, он почти выпустил из рук перья птицы, а она всё набирала скорость.

«О, будь осторожен!»

Когда его добросердечный кузен обнял его, головокружение как рукой сняло.

«Не трогай меня, это странно!»

«Прости, виноват», — засмеялся Диалт и изменил позу.

То, как он держался, его уверенность и движения — всё выглядело так, будто он при всём желании не сможет свалиться со спины гигантской птицы, если только не решит совершить какую-нибудь глупую ошибку. Но казалось, что он не из тех, кто станет попусту ошибаться.

«Послушай, тебе надо быть более гибким и подстраивать конечности под направление движения. Если будешь противиться воздушному потоку, то Рамии будет тяжело лететь».

«Понял. А теперь давай поднимемся ещё выше!»

«Скажи, если тебе станет плохо, ладно?»

«Да мне ни капельки не плохо!»

«Ха-ха, понимаю. Вперед!»

Птица вытянула вперед лапы, и двое мальчишек, думающих, что вот-вот отправятся в невероятное путешествие, уже парили высоко в небесах. Дантиодес не мог нормально дышать и проклинал своего сидящего впереди кузена, который выглядел так, будто ему всё нипочем. Резкий скачок давления вызвал у него головную боль, повышенное сердцебиение и тошноту, да и руки затекли так сильно, что он едва ли мог ими двигать. Стон невольно пробился сквозь его стиснутые зубы.

«Ты точно в порядке?» — до его ушей донесся взволнованный голос. — «Может, стоит вернуться?»

«Нет, ещё рано! Всё в порядке».

Собрав в кулак каждую толику силы, что ещё оставалась в теле, он открыл глаза, которые инстинктивно прикрыл, когда они поднялись на такую высоту.

«Вау!»

Быстрее, чем они успели что-то понять, птица выправила направление полета и теперь двигалась вперед, а не вверх. Прямо под ними раскинулась страна Эдем во всем своём великолепии. Луг Тенеллус, густые леса, каменистые пустоши и замерзший океан Пангасианодон Гигас простирались гораздо дальше, чем они могли себе вообразить.

«Это невероятно. Отсюда же всё видно!» — с учетом того, что они летели на большой высоте и здесь было ветрено, его голос наверняка звучал приглушенно, но, казалось, что кузен спокойно может его слышать.

«Ну, сегодня вид получше, чем обычно. Сегодня ведь солнечно».

«Слушай, ведь насколько бы ни была высока стена, с этой штукой она никогда не сможет тебя остановить! Отсюда ты можешь видеть всё. Здесь я почти чувствую себя богом! Должно быть, во время своих полетов ты видел всякое, да?»

«Я... Я не так часто здесь бываю».

В ответе кузена Дантиодес уловил нотки нерешительности. По его мнению, такая трусость непозволительна для членов его семьи, но пока что он был не в том положении, чтобы высказывать собственное мнение. Поэтому он решил лишь похвалить кузена своим самым невинным голосом.

«Слушай, ты классный! Ты пытался долететь до конца света?»

«Нет. Это же невозможно».

«Ха-ха-ха, ну да, ты прав. Да и ладно, это всё равно был очень скучный вопрос».

Неважное самочувствие, связанное с набранной высотой, больше его не беспокоило. Ему нравилось лететь в небесах, подставляя лицо ласковому ветру, и наблюдать за раскинувшимся внизу пейзажем. Ему нравилось само чувство, вызванное тем, что сегодня он достиг чего-то невероятного. Он был счастлив, пусть присутствие кузена и раздражало.

Как только он сумел успокоиться, страх отошёл далеко на второй план. Однако с тех пор, как они оторвались от земли, его нетерпение росло в геометрической прогрессии, и сейчас всё его внимание впервые оказалось приковано к самой гигантской птице.

«Ого, её крылья просто огромные!»

«Осторожнее! Знаешь, когда вокруг ни ветринки, Рамия часто помогает нам — она создает ветряные потоки, легко взмахивая своими крыльями. Потому что если не будет ветра, то мельницы не смогут работать. А если не будут работать мельницы, то и хлеба не будет».

«Что? Ты используешь её, чтобы делать такие бесполезные вещи?»

«Это не бесполезные вещи. Они очень важны для нас».

Дантиодес заметил, что его последняя фраза вызвала у кузена раздражение, так что он постарался тут же перевести беседу в другое русло.

«Я имел в виду, что если ты будешь это делать, то бедная птица устанет. И тогда у неё не будет сил летать так высоко, как ей хочется. Разве это не грустно?»

«Всё в порядке. Рамия — наш верный союзник. Она мудрое, сильное и добросердечное существо. Мы не заставляем её что-либо делать — она помогает нам сама, потому что это её желание».

«Звучит убедительно. Кстати о силе: мне интересно, насколько она сильна? Знаешь, я уже могу крушить во-о-от такующие камни одной только своей волшебной силой. Честно говоря, я работал вместе со своим отцом, когда жуткий ливень забил все водные пути в Ландейле два года назад. Не то чтобы я этим хвастался, как ты мог заметить, я уже полноценный взрослый.

Раззадоренный его словами, Диалт сосредоточил всю свою силу в руках.

«Что ж, хорошо, я тебе покажу. Смотри не упади!»

«Что? А-а-а!»

Гигантская птица мгновенно взяла вниз, сделав это прямо перед огромной скалистой горой. Дантиодес побледнел, но сейчас, в отличие от первого раза, он доверял птице и её всаднику, а потому не испугался. Феникс скользил между каменными выступами с такой скоростью, что казалось, будто они в любой момент могут с ними столкнуться. В один момент, когда ветер на мгновение перестал завывать, мальчик услышал, как его кузен шепчет птице какие-то команды. Он задумался, что бы это могло значить.

Вдруг птица схватила когтями огромный валун — он был раз в десять больше любого из тех, что ему приходилось крушить в прошлом. Вместе с камнем Рамия взлетела ещё выше, а затем ослабила хватку — камень свалился ровно на то место, откуда его взяли, и, коснувшись земли, разлетелся на множество мелких осколков.

«Вот это круто!»

«Ха-ха, ну да, полагаю», — Диалт пожал плечами, но стоило ему только встретиться взглядом с переполненными восторгом глазами кузена, как он будто бы почувствовал некое смущение. — «Прости, это было лишнее. Давай сохраним это в секрете?»

«Почему?»

Дантиодес считал, что прятать такие способности от других — самое настоящее преступление, однако вопрос он решил задать не поэтому, а по той причине, что голос его кузена был слишком серьёзным, когда он попросил держать всё в секрете.

«Хм... Понимаешь, даже если это не кажется чем-то серьёзным, когда ты считаешь это всего лишь способностями, я не должен позволять Рамии творить такие вещи. У неё добрая душа и дедушка всегда говорил, что я не должен заставлять её делать что-либо, связанное с насилием... Так что я просто хочу забыть об этом».

«А кто твой дедушка?»

«Мудрец, самый старший из поселенцев на берегах реки. У него доброе сердце, он многому меня научил и знает практически всё. Он невероятный. Ну, и иногда он бывает очень строгим. Особенно когда узнает, что я сделал что-то не так».

«О, должно быть это главарь дикарей с берегов реки. Получается, на самом деле он просто старик и последователь какой-то деревенской религии. Неужели этот парень настолько туп, чтобы бояться такого индивида? Даже если он об этом узнает — какая разница?»

Дантиодес смеялся над своим кузеном и его внутренними переживаниями, но тон его голоса при этом оставался мягок и учтив.

«Эй, Диалт, послушай», — он обнял своего кузена сзади и улыбнулся. — «Обещаю, я сохраню твой секрет. Но в обмен на моё молчание не мог бы ты подарить мне Рамию? Я найду для неё лучшую броню на свете!»

«А? Нет, так не пойдёт».

«Грубовато. Почему нет?»

«Потому что это не моя птица. Она свободное существо».

«Но ей не обязательно такой быть. Просто отдай мне Рамию!»

«Да говорю же, я не могу этого сделать».

«Она такая дорогая? Тогда я попрошу у отца побольше денег. А потом мы отправимся на берега реки, и я куплю самую большую Рамию!»

«Нам стоит вернуться».

«Что-о-о? Нет, это совсем не весело. Полетели вон туда!»

«Нет. Я устал», — голос Диалта звучал куда более отстраненно и холодно. Его руки, с помощью которых он обычно поддерживал себя в воздухе, подрагивали.

«Вот слабак! — Дантиодес был разочарован. — Такая реакция на самую обычную просьбу? Я тебя презираю! Ты просто отвратительный кузен!»

«Диалт! Эй, Диалт! На этот раз я тебя прощаю, но я хочу полетать ещё раз! Эй, ты слушаешь? Отвечай мне! Слушай, я просто так не сдамся. Ты увидишь, как хорошо я смогу управлять Рамией. Я стану лучшим наездником, чем ты, и буду рассекать небеса Эдема! Если ты поможешь мне, то получишь награду».

«Ты можешь хоть минуту помолчать?»

«Да брось, не будь таким букой. Мы же кузены, так? Ты поможешь мне — это обещание двух взрослых мужчин!» — он снова обнял его, но на этот раз так крепко, что это едва не лишило того возможности свободно дышать.

«Нет, я ничего такого не обещаю», — прошло несколько минут, прежде чем он услышал ответ Диалта. И на этот раз голос кузена звучал авторитарно, совсем не так, как он звучал до этого.

«Эй, погоди-ка. Я же сказал тебе, что тебе нужно делать. Тебе нужно сказать старику, что здесь не о чем волноваться и что ты должен поиграть со мной. Я не приму... А-а-а! Не тряси меня так!»

«Если не будешь смотреть прямо, то упадёшь».

После этого Диалт — мальчишка со смешанной кровью — стал частью семьи Коридорас — семьи его отца. Под опекой Кактодес он быстро вырос и стал сильнее. Его манера поведения была определенно деревенской, но даже несмотря на неё, он демонстрировал незаурядные способности, и бабушка могла по праву гордиться им. К несчастью для него, дед по-прежнему с подозрением относился к своему появившемся из ниоткуда родственнику и чаще всего общался с ним довольно холодно. В основном это было связано с тем, что тому так и не удалось получить контроль над Рамией — Диалт вернул её своим приемным родственникам раньше, чем кто-то из клана земли смог даже взглянуть на неё. Причина, по его словам, заключалась в том, что птица не могла долго оставаться вне специфичного климата горы Сфера, но Дантиодеса этот аргумент не убедил.

После того, как он испытал ни с чем не сравнимое ощущение полета высоко в небесах, его жизнь уже не могла оставаться прежней. Он был уверен, что не сможет стать настоящим мужчиной, не завладев фениксом, и считал, что Диалт вернул птицу своим родственникам лишь для того, чтобы помешать ему. Он считал своего кузена индивидом, который любил хвастаться своими сокровищами. Сокровищами, которыми нельзя завладеть, которые лишь вызовут зависть у окружающих. Дантиодес на себе прочувствовал, что это за сокровища, но мог лишь скрипеть зубами, как дух, которому дали вкусить аромат еды, но так и не позвали на сам пир.

В то же время он боялся Диалта больше, чем кого-либо другого. Мальчик, на первый взгляд застенчивый и тихий, обладал невероятной силой и мог однажды использовать её, чтобы восстать против семьи. Крепость семьи Коридорас не казалась такой уж неприступной, когда ей могла противостоять птица, своими когтями способная разрушить любую иллюзию, какую он способен был наложить на себя. Стоит ей пронзить его этими острыми когтями, как его внутренние органы тут же превратятся в желе — эта мысль не покидала его с момента той роковой встречи.

Он изо всех сил старался заставить Диалта передумать, но все попытки были тщетны. В тот момент, когда он понял, что его кузен не собирался забирать феникса в Эдем, его терпение лопнуло. Он рассказал своему деду Акантофусу о том, насколько ужасающими были способности гигантской птицы. Он нарушил обещание, когда-то данное кузену, и внутри него поселились чувство вины и беспокойство, а вместе с ними — ещё более жгучая ненависть и желание отомстить.

После этого Акантофус вызвал внука к себе и спросил у него обо всем, что только что услышал от Дантиодеса. Это правда, что феникс может свободно пересекать границы небес и нижнего мира? Кто эти люди с берегов реки? Судя по всему, они хранят какие-то секреты, которые позволяют им управлять гигантской птицей, но другим духам эти секреты недоступны. Что это за секреты?

Когда Диалт понял, что дедушка задает эти вопросы на полном серьёзе, он покраснел, словно ребенок, и пожал плечами, но так и не дал тому ни одного ответа. Он качал головой и лишь крепче сжимал губы, отказываясь говорить, даже когда ему предлагали всевозможные сокровища или угрожали неделями без нормальной еды. Акантофус счел своего внука неприятным и грубым мальчишкой. Более того, согласно тому, что он узнал, Диалт тосковал по какому-то старику с берегов реки, известному как «мудрец» — он считал, что тот намного сильнее любого члена клана земли! Гордость патриарха семьи Коридорас была уязвлена.

В итоге он продолжал по любому поводу хвалить Дантиодеса, а к своему ненавистному внуку никогда не проявлял ни любви, ни заботы. Ещё одна причина его ненависти к Диалту заключалось в его низкородности — она всегда вызывала у патриарха необъяснимые подозрения и чувство дискомфорта. Оказываясь рядом с ним, он по какой-то причине чувствовал себя невероятно слабым. Однажды ночью он даже видел сон, в котором внук явился ему в виде огромного черного дракона, извергающего над ним ядовитое облако.

Независимо от того, был ли мальчик настоящей её причиной, тревога, которую испытывал его дед, вскоре оправдалась. Биспиносус, который уже давно был тяжело болен, умер уже в следующем году, а сам Акантофус вскоре после этого подхватил какую-то страшную лихорадку. Он был упрям и продолжал бороться с болезнью, но она сильно его подкосила.

В конце концов он позвал Дантиодеса к своей постели, где проклял его кузена смешанных кровей. И его поведение прекрасно показывало, насколько он его боялся. Молодой наследник решил, что дед бредит на смертном одре и собирался уже уйти, но тот внезапно вскочил с кровати и потянулся к его рукам, будто к нему всё-таки вернулось здравомыслие. Он заглянул в черные глаза внука и предупредил, что все ошибаются, но эта ошибка была смертельной.

«Дантио... Слушай внимательно! Об этом я могу поговорить только с тобой — с тем, кто станет будущим главой клана. Мне осталось совсем немного, так что я хочу, чтобы ты кое-что понял. Этот Диалт — проклятое дитя, мы никогда не должны были пускать его в свой дом! Твой дядя Интерруптус выбрал жизнь с человеческой женщиной — низшим существом — в нижнем мире, и ни разу не задумался о будущем Эдема. Но прошлое — не проблема, настоящая угроза таится в будущем. Дантиодес, ты — единственный, на кого я могу рассчитывать. Не теряй бдительность рядом с ним, помни о его происхождении. Этот ребенок никогда не должен был стать частью наших жизней! Если мы оставим его в живых и ничего не предпримем, он точно нас всех погубит. Точно так же, как небольшие паразиты, что по кусочку уничтожают призрачную лошадь в моменты слабости, он принесет разрушению в семью Коридорас, а потом и в весь Эдем! Мы не можем этого допустить!»

Когда он увидел, что его внук трясется от страха, он тихо рассмеялся.

«Но может это наша судьба, пусть и такая несправедливая, и нам от неё не сбежать...»

Затем Акантофус позвал к своей постели свою жену и Плекостомуса — владыку плодородной земли и своего зятя. Он взялся за руки своих родственников и отдал им безжалостный приказ уничтожить мальчишку. Дантиодес должен был добавить в бокал паучий яд, отравить его, чтобы тот не понял, в чём заключается их план. После он должен быть выкрасть у него меч земли, а после этого они наконец-то сослали бы Диалта на небольшой остров Гослинию, что находился вдали от дома семьи Коридорас. Там его бы привязали к скалам, лицом к бушующим волнам, и снова бы спросили о секретах Рамии и людей с берегов реки. И если он отказался бы говорить, они бы попросту оставили его там.

«Но он же погибнет!» — в один голос произнесли они, их лица побледнели.

«Неважно, погибнет он или нет. Честно говоря, я буду только рад узнать, что он умрёт при таких обстоятельствах. И если это произойдёт, я хочу, чтобы вы держали это в секрете от других кланов — им лучше сказать, что это был несчастный случай. Будьте осторожны и убедитесь, что миссия будет выполнена, иначе мы — клан земли — будем первыми, кто пострадает от того, что грядет...»

После этого Дантиодес и Плектосомус присягнули ему на верность. Акантофус усмехнулся, прикрыл глаза и сделал свой последний вдох.

3

«Так что... Главное здесь — понять, как управляться с Рамией», — сказал Дантиодес Бакоба.

Прошло уже больше десяти лет с момента смерти его дедушки. Он стал гораздо старше — теперь он был привлекательным молодым духом, но его черные глаза и невинная улыбка практически не изменились.

Они с Гуамоном провели в этом лабиринте по меньшей мере два часа, пурпурный дым сигары заволок собой почти всё помещение. Раздраженная этим дымом, его лошадь постоянно моргала, да и сам Дантиодес, не замечая этого, постоянно тер глаза сразу двумя руками, словно ребенок, когда бормотал себе под нос.

«Должен был какой-то секрет, который позволяет им управлять фениксом, кто-то на берегу реки точно о нём знает. Если мы выясним, что это, то тоже сможем им управлять!»

«Однако этот секрет никогда не попадал в чужие руки», — пожал плечами Гуамон. — «Эти создания на берегу реки — скорее всего потомки тех духов, что когда-то сбились с пути и были изгнаны из Эдема Митрой. Потом, скорее всего, они попытались сбежать в нижний мир. Ты уверен, что разумно пытаться договариваться с ними? Может, стоит попытаться убедить их как-то иначе, раз уж они связаны с подобным злом».

«Зло или не зло, но с того времени сменилось уже множество поколений».

Ответ главы клана огня не заставил себя ждать:

«Точно так же, как божественная кровь Митры разбавляется и исчезает со временем, точно так же и кровь этих проклятых существ. Подозреваю, что сейчас они не особо-то отличаются от нас. Если подумать, то это те же духи, что приняли у себя Интерруптуса и его жену, а затем вырастили Диалта как собственного сына. Я бы даже сказал, что в таком свете они кажутся довольно милыми существами».

«Понимаю».

«Приемные родители Диалта, должно быть, жители трех долин. Этот ‘мудрец’, что был его наставником, тоже должен жить где-то там. И даже если они умрут, их родственники продолжат там жить. И если их связи — основа их общества, то нам достаточно лишь предупредить их о той опасности, что ждёт впереди. Если мы сможем убедить их сотрудничать с нами, то они сможет пожелать вернуть тот дом, что принадлежит им по праву. Только подумай об этом: сколько всего они вытерпели? Они наконец смогут увидеть Ландейл — город, что достиг пика своего развития и сейчас лежит за гранью их самых смелых фантазий!»

Они оба обменялись саркастичным взглядами, а затем патриарх огня потянулся минимум за двенадцатой за сегодняшний вечер сигарой.

«Что ж, нам стоит поторопиться и спасти твоего печально известного кузена».

«Диалта?» — взгляд Дантиодеса дрогнул. — «Спасти? В смысле, из нижнего мира?»

«Нет», — Гуамон засмеялся, его лицо было скрыто за завесой дыма. — Давай только не будем горячиться. Я прекрасно осведомлен о последней воле патриарха вашего клана — мальчишка смешанных кровей должен был быть отправлен на остров Гослиния в качестве пленника... Прошу, не смотри на меня так, Дантиодес. Мы не подписывали контракт на крови или что-либо подобное, так что можешь быть уверен, что у меня нет намерений вмешиваться в личные разборки семьи Коридорас. Однако, чтобы ублажить поселенцев с берегов реки и убедить их стать нашими союзниками, нам понадобится помощь твоего кузена. Нам нужно медленно воплощать наш план в жизнь, а затем... словно острый наконечник копья, с предельной точностью...»

«Наконечник копья...» — молодой человек опустил взгляд, немного подумал, а затем вздохнул. — «И ты с этим согласен?»

«Да. Ну или же мне придётся согласиться».

Глядя на дым, что исходил из зажатой между его пальцами сигары, Гуамон предавался каким-то безэмоциональным, холодным воспоминаниям.

«Те, кто ждут трудных времен — это всегда мудрецы, доброжелательные короли и, больше всех остальных, герои. Храбрые герои презирают мир, ведь он ведёт их к застойной повседневной жизни, а потому ищут конфликта. Как боги разрушения и ярости, герои могут существовать лишь на поле битвы, которому и принадлежат. Легко перестроить мир с помощью героя, но как только заканчивается конфликт и устанавливается новый порядок, герой становится бесполезен. Более того, он становится той ещё занозой в известном месте. Когда тот, кто вкусил славу и признание, что достались ему за великие деяния, садится на трон, наступает новая эра ярости и ненависти. Он не может расстаться со своей натурой — той, что велит приносить хаос и разрушения. Когда подобный человек придёт к власти, мир долго не продлится».

«Герой становится королем, а этот король потом становится мудрецом», — Дантиодес усмехнулся, в очередной раз продемонстрировав ямочки на щеках. — «Кем-то, кто может переиграть этих героев. Возможно, это работа как раз для вас, лорд Гуамон?»

«Ну не смущай меня, это странновато звучит. Я прекрасно знаю, что твои мысли сильно разнятся со словами».

Ямочки на щеках больше не были заметны, глаза юноши сверкнули.

«Если тот, кем нужно пожертвовать, не обладает амбициями, на которые мы рассчитываем, стоит ли вообще пытаться им пожертвовать?»

Гуамон внимательно вгляделся в выражение лица молодого главы клана земли, покачал головой и поднялся на ноги. Те ощущались несколько тяжелыми.

«Уже глубокая ночь, мне пора возвращаться».

«Каков ваш следующий шаг?»

«Я тебе сообщу».

Дантиодес кивнул и повернулся в сторону своей лошади, а затем вспомнил, что хотел спросить кое-что ещё и повернулся обратно.

«Когда вы приведете с собой Рубисс?»

«Пока для этого ещё рановато», — демонстрируя юному патриарху свою широкую спину, пока надевал ошейник на своего огненного дракона, Гуамон слегка повернул голову, желая осведомиться о причинах такого внезапного любопытства. — «А почему ты спрашиваешь?»

«Я хочу показать ей Рамию. Я уверен, что Рубисс она понравится. Для такой шумной девчонки как она поездка на подобном существе — лучшее, что могут предложить наши земли, лучше даже призрачных лошадей, которыми я так горжусь. Или вы думаете, что ваш ящер всё-таки лучше?»

«Это не ящер», — Гуамон развернулся и оседлал существо. — «Это настоящий дракон».

«Разве это не одно и то же?»

«Знаешь, Дантиодес, мы с тобой в какой-то мере похожи. Не хочешь отправиться назад вместе? С этим парнем дорога гораздо ярче».

«Я предпочитаю лишь смотреть на него. Выдвигайтесь первым».

В тот момент, когда дракон зарычал и расправил свои крылья, всё его тело прекратилось в великолепное скопление звезд. Это было результатом кристаллизации множества драгоценных камней в пещере, которые отражали лучи света обратно на дракона, что освещал её. Гуамон поднял руку в знак прощания, его спутник ответил ему привычной улыбкой, а затем дракон двинулся вперед по узкому проходу.

«Что ж, теперь и нам пора возвращаться».

Поглаживая гриву своего коня, Дантиодес, окруженный кромешной тьмой, странно посмеивался. Но продлилось это недолго, уже через несколько мгновений он нахмурился.

«Этот запах дыма просто невыносим...»

4

Регулярные встречи пяти правителей положили начало долгой эре мира в Эдеме. Мы уже упоминали об этом ранее. Но, к сожалению, точно так же, как крылатые жуки, что появляются буквально из ниоткуда и размножаются в стоячей воде, длительный период стабильности тоже вызывает застой в обществе — с помощью стагнации, лени и коррупции.

Дантиодесу нынешнее состояние Эдема напоминало дремлющего дракона: он всё стареет и стареет, никогда не являя миру своих настоящих мощи и красоты. А встречи пяти правителей казались ещё более бесполезными, чем сны такого дракона. Это раздражало и расстраивало молодого духа. Он так хотел что-то изменить, что ни разу не позволил себе отдохнуть с тех пор, как стал патриархом своего клана. Если бы сородичи узнали о том, что он чувствует, они наверняка стали бы насмехаться над ним, а то и попытались бы наставить на путь истинный.

С самого своего рождения он был в центре семейных конфликтов: его родители оказались слабы, никому в собственном окружении нельзя было доверять. Его дед был настолько нестабилен эмоционально, что даже редкие моменты радости и любви омрачались приступами несправедливых обид и наказаний. Всякий раз, когда ему доводилось сделать что-то, что не подобало будущему главе клана земли, его дед утверждал, что уж лучше ему умереть. А ещё рядом был его кузен — Диалт — мальчишка, что однажды появился в его жизни и разрушил её, вместе с этим своим проклятым фениксом. Адским существом, что с самого детства являлось ему в кошмарах.

Жизнь молодого Дантиодеса, которого никогда не любили безоговорочно и всем сердцем, была цепочкой бесконечных вызовов, борьбой, в которой побеждал сильнейший. Все остальные духи были его врагами — это либо те, кого он должен был уничтожить; либо пешки, которых можно было растоптать и забыть. Он твердо верил, что право на жизнь было лишь у тех, кто усердно тренирует свои навыки, будь то физическая сила, магия или интеллект. Мир подчинялся желаниям сильных — тех, кто представлял собой верхушку общества. Даже если бы им захотелось защитить слабых, их неизбежно потянуло бы вниз вслед за ними, и в итоге погибли бы все. Те, кто был склонен к таким «добродетельным» поступкам, впустую растрачивали дарованную им Митрой жизнь. Их следовало бы обвинить в том, что они — никто иные, как жалкие души, ищущие способ потешить своё эго. И это в лучшем случае. Гордиться тут было нечем. Множество духов, которые являются не более чем помехой, в конечном итоге предстанут перед судом и будут стерты из этого мира.

«Я стану сильнее, быстрее, умнее всех остальных. И вскоре я создам новый мир, где не будет места всем этим глупостям».

Его решимость была тверда.

Вот почему он всегда был таким инициативным. Он тренировал своё тело, обогащал свои знания и учился преуспевать в этой жизни. Каким бы уставшим он время от времени себя не чувствовал, он никогда не перекладывал свои обязанности на других — даже самые тривиальные. Он не верил в других, у него не было друзей или союзников, на которых можно положиться, и он никогда не любил никого, кроме самого себя. Он лишь создавал видимость и всегда демонстрировал окружающим свою прелестную улыбку с ямочками на щеках, чтобы они не раскусили, насколько он вспыльчив и обозлен на самом деле. По правде говоря, он был удивительно холодным созданием, и то, что многим давалось с большим трудом, у него получалось без особых усилий.

«Почему праздными называют тех, у кого самая мирная жизнь? Почему самые глупые простаки всегда выглядят самыми счастливыми? Даже если у них нет ни ценности, ни цели — окружающие ценят их больше всех остальных. К ним проявляют доброту. И им так нравится выслушивать все эти комплименты в свой адрес. А потом они все вместе тупеют. А если ты тупой, то тебе уже нет резона волноваться хоть о чем-то в этом мире. В этом случае ты не задумываешься о происходящем и не замечаешь, как приближается зло, не чувствуешь тревоги. Ты просто надеешься, что сможешь жить всё той же спокойной, радостной жизнью и предаешься своим инфантильным размышлениям об этом. Почему наши боги прощают нам это? Это же просто абсурд!»

Чувства обиды и негодования, что поселились в сердце юного Дантиодеса, были несоизмеримо глубоки.

Была ли это зависть? Опасения за собственное будущее или комплекс неполноценности? Ему так не казалось. Он понимал, что у всего в мире есть цена. Если кто-то где-то выиграл, то кто-то должен был проиграть. Если кто-то был счастлив, то кто-то другой в этот момент убивался от горя. В нынешнем состоянии Эдема, вне всякого сомнения, процветала вторая половина.

Вот почему им нужно было избавиться от тех, кто оказался достаточно находчив и начал олицетворять собой образ власти и своего рода совершенства. Таких людей нельзя было подпускать к власти. Он прекрасно понимал, что устоявшаяся система пяти высокородных правителей выражала собой всё, что он так ненавидел в нынешнем обществе. Единственными исключениями были он сам и Гуамон Семиаквилус — нынешний глава клана огня, которому вскоре предстояло уйти в отставку. Остальные же из числа тех, кто собирался на этих встречах «высшего духовного сословия» были в лучшем случае неквалифицированными кадрами — женщина, маленький ленивый ублюдок и старик. Всякий раз, когда он пытался предложить какую-то идею, продвинуть что-то новое, эти трое находили причину отказаться — даже самую абсурдную. И это независимо от того, насколько прагматичным был ход его мысли. Более того, если идею отвергали, то второго шанса ей уже никогда не давали — обсуждение просто двигалось дальше.

Точно так же произошло и тогда, когда он предложил отправить гонца к духам на берегу реки, чтобы договориться с ними и научиться управлять гигантской птицей Рамией. Это могло бы стать началом новой эры развития и прогресса для всего Эдема, но и эту идею отвергли, поддавшись страху перед неизвестным и присущему им безразличию.

«Разве это не было решено много лет назад?» — лицо Перлы — главы клана металла, которая имела привычку носить множество украшений, до сих пор стояло у него перед глазами. Она определенно смеялась над ним и его предложением. — «Наш великий бог Митра изгнал их с этих земель за грехи прошлого, этот вопрос лежит вне наших возможностей. Не могли бы вы прекратить выдвигать такие глупые идеи во время серьёзных собраний, лорд Дантио?»

«Почему вы вообще решили выступить с такого рода предложением?» — спроси молодой патриарх клана воды недовольным, слегка саркастичным тоном, словно делал ему выговор. — «Не в том ли дело, что вам любопытна судьба вашего кузена? Я понимаю ваши чувства, но обсуждение внутренних проблем на нашем собрании может закончиться лишь созданием новых. Так что я предлагаю отложить эту тему».

«Рамия — существо с магической горы Сфера», — трясущийся старик из семьи Отосинклус решил подвести итог. — «Её нужно оставить в покое. Тот, кто принадлежит безбрежному небу, должен в нём оставаться, то же самое касается и наших, земных проблем».

«Эти трусы ничего не понимают! Почему они не могут понять, насколько это важно? Если они продолжат игнорировать проблемы, то Эдем, каким мы его знаем, сгниет и прекратит своё существование... Речные обитатели опасны. Они наводят страх. Если мы не будем действовать достаточно быстро и не одолеем их, то они явятся по наши души, чтобы отомстить. В конце концов, у них есть Рамия. Они могут атаковать в любой момент, какой посчитают удобным. Именно, они воспользуются птицей, чтобы уничтожить нас, неспособных дать отпор, а затем завладеют нашими богами, прекрасными землями...»

Дантиодес чувствовал себя подавленным и уязвленным их реакцией, у него не осталось ни сил, ни желания спорить. Единственным, кто так и не проронил ни слова, был Гуамон Семиаквилус — он просто смотрел на него, пока его взгляд наконец не встретился со взглядом молодого патриарха.

«Точно, есть же ещё Гуамон. Смогу ли я убедить его присоединиться ко мне?»

Но главе клана огня недолго оставалось править. В ближайшем будущем Рубисс Аписто Каллихтис должна была сменить его на посту патриарха клана. И если она сменит Гуамона, значит, на собраниях пяти правителей появится ещё одна женщина, к тому же неопытная. Более того, в таком случае Дантиодес останется единственным здравомыслящим духом на этих собраниях.

«Следовать правилам — это ошибка. Традиции, что держат нас в рамках — ошибка, — он утонул в собственных мыслях. — Эта система собраний правителей... Когда-то она была дана нам Митрой, но прошло уже столько лет, что теперь в ней нет никакого смысла. Она бесполезна, она уже начала гнить от времени. И если мы не откажемся от неё сейчас, то эта зараза распространится по всей стране!»

Чувствуя вдохновение собственными идеями, Дантиодес позволил себе улыбнуться. Как и ожидалось, это улыбку заметил один только Гуамон.

«Да, я попрошу его помочь мне. Я уверен, что он меня поймет. Он с удовольствием одолжит мне свою силу. В конце концов, ему должно быть сложно смириться с тем, что такая как Рубисс займет его место в ближайшем будущем. Вместе мы сможем изменить Эдем и его предназначение».

Это стало отправной точкой.

5

Гуамон добрался до замка Каллихтис, когда уже светало, его дракон мчался сквозь густой туман озера невесомого эфира. Его жена — Амия Кальва — ждала его у ворот, ведущих во внутренние конюшни. Она была духом снежного святлячка.

«Добро пожаловать домой».

Женщина была невероятно доброй и никогда ни о чём не спрашивала, даже об обязанностях своего мужа.

«Ох, что ты делаешь тут совсем одна? Вовсе не обязательно было меня дожидаться, лучше бы спать легла».

«А я и легла. А потом проснулась посреди ночи».

Гуамон был занят снятием ошейника со своего дракона, но последние слова жены привлекли его внимание. Она стояла рядом с ним в пижаме, застёгнутой под горло, а её бегающий взгляд говорил о том, что она хочет что-то ему сказать. Он отбросил сигару в сторону.

«Что случилось? Ты такая бледная... Ты что, конец света увидела?»

«Конец света...»

Амия подняла пепельно-бледное лицо и посмотрела на мужа испуганными, почти обезумевшими глазами. Удивленный, мужчина постарался улыбнуться (и надеялся, что у него это получилось) и протянул ей руки. Она тут же бросилась в его объятия и разразилась рыданиями, уткнувшись лицом ему в грудь. Её плечи были тонки и хрупки, словно могли в любой момент сломаться, а руки казались слабыми, словно у ребенка. Крылья её ауры, которые она обычно скрывала от посторонних глаз, выглядели так, будто даже малейший ветерок мог разорвать их в клочья. Когда он начал гладить её спутанные волосы, она наконец успокоилась и попыталась объяснить, что произошло.

«Именно его я и видела, любовь моя! Именно его!»

Пока его жена пыталась объяснить причину своего беспокойства, Гуамон усадил её на ближайшую скамью, чтобы помочь успокоиться.

«Столп огня поднялся среди тьмы. Людей заживо бросали в огромный костер... И дом. Там был какой-то деревянный дом посреди леса. Там был старик из лесных, и глава клана металла вместе с ним. Множество людей сражались и... умирали...»

«Амия, тебе приснился кошмар», — Гуамон утешал её, прижав её голову к своей груди. — «Это был просто сон».

«Но... Я не могла вновь заснуть, пока не убедилась, что ты вернулся домой целым и невредимым!»

«Не бойся. Всё в порядке, я рядом».

На самом же деле именно Гуамон испугался того, что только что услышал от своей жены. Легенды гласят, что из-за своей короткой продолжительности жизни духи снежных светлячков способны пересекать границы пространства и времени. Его жене уже удавалось увидеть смутные образы своих близких и судьбы, что их ожидала. Эти её видения можно было назвать иллюзиями наступающей реальности.

«То, что Амия видела в своем сне... Это разрушение Эдема?»

«Хочешь что-нибудь выпить? Это поможет тебе успокоиться».

«Нет, спасибо».

«Послушай, Амия», — ему хотелось звучать спокойно и собранно. — «Себя ты тоже видела в этом сне? Что ты там делала?»

«Я...» — глядя на мужа своими глазами цвета клубники сквозь его руки, что крепко обнимали её, Амия заставила себя вспомнить детали посетившего её жуткого кошмара. Голос её звучал прерывисто. — «Да. Была ночь и... я летала. Шёл алый дождь... Мне было грустно и одиноко».

Его жена задрожала от страха и вновь заплакала, стоило ей произнести эти слова. Гуамон проявлял бдительность и не выпускал женщину из своих объятий.

«Дантиодес тоже там был?»

«Патриарх клана земли? Нет, его я не видела».

«А Сифил?»

Амия задумалась на несколько мгновений. Вокруг её глаз собрались небольшие морщинки, она почти не моргала, пока была погружена в свои мысли, однако ничего о главе клана воды она так и не вспомнила, так что в итоге просто покачала головой. Гуамон в тишине наблюдал за женой и терпеливо ждал, пока она ответил на его вопросы.

«Тогда что насчет Рубисс?» — тихо прошептал он, нежно коснувшись своими крупными ладонями её щек.

«Ах, леди Рубисс...»

Внезапно тело Амии напряглось. В то время как её сбитый с толку муж пытался её успокоить, она – наоборот - пыталась вырваться из его объятий. Мягкое выражение её лица сменилось на недовольное, почти озлобленное.

«Об этом-то ты и хотел спросить с самого начала, да? Ты можешь делать вид, что беспокоишься обо мне или остальных, но на самом-то деле, все, что тебя волнует — это Рубисс! Так было всегда!»

«Амия!»

«Что ж ты тогда не спросил меня о судьбе Кары Семиаквилус, которая, вообще-то, твоя дочь? Та самая, в жилах которой течет твоя кровь?»

«Успокойся, пожалуйста, а то ты всех перебудишь».

«Почему Рубисс важнее твоей дочери? Отвечай!» — гневно кричала Амия.

Все её тело излучало тусклый холодный свет, а голос эхом отдавался в помещении. Мужчина, что продолжал сидеть на лавке, на короткое время сжал руки в кулаки, а затем расслабил их.

«Я хотел спросить, но боялся», — произнес он холодным тоном. Лицо его при этом не выражало ни единой эмоции, взгляд его застыл где-то чуть выше плеча жены. Амия прикусила губу от злости, когда поняла, что её муж намерен продолжать свою речь. — «Потому что ты всё ещё напугана. Я думал, что если я спрошу тебя о судьбе нашей дочери, то ты можешь потерять рассудок из-за того, что видела во сне. К тому же ты сама сказала о главах кланов леса и металла. Вполне логично, что среди имен глав кланов я упомянул и имя Рубисс, разве нет?»

«Имена глав кланов...» — рассмеялась Амия. — «Знаешь что? Ты прав. Самое время возвращаться в дом. Я попробую ещё немного поспать, пока совсем не рассвело».

«Хорошо. Я скоро присоединюсь к тебе».

«Что ж, с твоего позволения», — отвесив такой изящный поклон, что почти сочился иронией и сарказмом, Амия направилась в сторону жилых помещений, но остановилась, сделав лишь несколько шагов. — «Гигантская... птица».

Её бормотание пронзило сознание Гуамона, словно игла. Она продолжала смотреть на него, здорово побледневшего, и продолжала бормотать, словно воспевала странную оду.

«Гигантская птица летала в небесах. Сначала я испугалась её, но потом присмотрелась и почувствовала, что это красивое и доброе существо. Я хотела последовать за ней так далеко, как только смогу. Я просто хотела улететь вместе с ней как можно дальше...»

«Куда?..» — он старался говорить с теплотой в голосе. — «Куда направлялась птица?!»

«Хотела бы я знать. Я не могу сказать, куда точно она направлялась».

Когда Гуамон поднялся на ноги, очевидно расстроенный, его жена не могла не рассмеяться. Слишком уж сильным был контраст выражения его лица и тех чувств, что он пытался ей демонстрировать весь вечер.

«Все, что я могу сказать — это то, что я очень хотела последовать за ней. Скажи, дорогой, ты думаешь, что это мог быть легендарный феникс — Рамия? К сожалению, я видела её лишь на картинке в одной из книг. Но, полагаю, дело не в этом. А сейчас, прошу простить, я намерена всё-таки подняться наверх».

На этот раз Амия действительно ушла. Как и подобало настоящей леди, она не издала ни звука, удаляясь в сторону спален. И даже когда её силуэт скрылся за поворотом в конце коридора, Гуамон продолжал стоять на месте, его собственный силуэт едва-едва освещало пламя его собственного огненного дракона...

6

Супруга Дантиодеса — сладострастная северная Барамунди — безмятежно спала, свесив одну руку с их общей кровати. Когда её муж вернулся домой и неосторожно пробрался в спальню, она сумела приподнять отяжелевшие ото сна веки. Потянувшись к нему, она поприветствовала его поцелуем.

«О, дорогой, и какой же прекрасной принцессе сегодня выпала честь соблазнить тебя?»

«Ты о чём?»

«От нашего дамского угодника пахнет сигарами, которые, если я всё верно помню, он не курит. Кстати говоря, я с удовольствием послушаю об этом твоем приключе...» — женщина не успела договорить, поддавшись накатывающей зевоте.

Дантиодес рассмеялся в привычной ему манере и щелкнул её по носу. И едва он это сделал, как Барамунди моментально проснулась — она вскочила на кровати, разорвала одеяло и замахнулась на мужа своей изящной ногой. Когда тот попытался защититься, прикрывшись руками, женщина принялась бить кувшины с водой и украшения, до которых могла дотянуться. Под общим весом тяжелое каменное ложе дрожало, стучало и яростно скрипело. Плекостомус, что ожидал своего набольшего прямо за дверью их спальни, застыл с самым странным выражением лица, когда эти звуки донеслись до его ушей, становясь всё громче и громче. Он был в равной степени сбит с толку и встревожен тем, что там происходило. Тем временем на щеке Дантиодеса уже блестела кровь. Взгляд его запавших глаз блуждал по комнате и черно-белому узору на стенах, пока он наконец не упал на колени.

«Прости, получилось чуть дольше, чем я планировал».

«И не говорите».

Плекостомус чуть вытянулся, привстав на цыпочки. Поскольку Дантиодес вынужден был приоткрыть дверь, чтобы выйти в коридор, его верный слуга смог украдкой заглянуть внутрь. Он успел заметить фигуру красивой женщины, заметно измученной и готовой наконец вернуться в объятия сна.

«В такую рань они могли бы и потише себя вести... Интересно, если я скажу об этом — это будет считаться оскорблением?»

Заметив, каким красным стало лицо его подчиненного, молодой патриарх понял, что между ними произошло легкое недопонимание. Говорить он ничего не стал, лишь приподнял бровь и ухмыльнулся. Плекостомус шел быстро, стараясь избегать взгляда своего владыки. Когда они наконец добрались до нужной комнаты, он запер её на ключ и наконец сумел вернуть себе самообладание. Лишь после этого он приблизился к Дантиодесу и коснулся его ладони губами в знак глубокого уважения.

«Да пребудут с вами смелость, справедливость и победа», — он поспешно нарисовал в воздухе три небольших креста, читая эту мантру, которой пользовались все мужчины из рода Коридорас.

«Благодарю, пусть они пребудут и с тобой», — молодой человек повторил его жест, прежде чем наконец опуститься в кресло и размять шею.

Это было красивое каменное кресло с широкой спинкой, украшенное изящными резными узорами.

«Ох, как же я устал».

«Я... понимаю», — владыка плодородной земли кивнул с видом человека, который знает слишком много.

Он с нетерпением ждал, когда его господин перейдут к насущным вопросам, что стояли на повестке дня. Дантиодес заметил, как он себя ведет, и не удержался от смеха.

«Да нет, Плеко, ты всё не так понял!»

«О чем вы говорите?» — Плекостомус с недовольством выставил вперед нижнюю губу.

«Я говорю... А, впрочем, забудь. Всё в порядке. Почему я вообще должен что-то объяснять? Ты сам виноват в своих фантазиях. Присаживайся, давай всё-таки начнём», — он цокнул языком и наконец-то перешёл к главной теме сегодняшнего дня. — «Так... насчёт результатов — как оно?»

«Всё идёт просто замечательно».

Плекостомус взялся за удивительно красивый шелковый платок, расшитый серебром и золотом, и вытер обильно выступивший на лбу пот. Дантиодес ненадолго широко открыл глаза, с презрением глядя на этот жест, а затем вновь прищурился.

«Барбус — дух гранита и сын моей дорогой племянницы. Я могу лишь гордиться тем, насколько он замечательный дух и насколько многими талантами обладает, особенно в области боевых искусств. Уж в них-то он понимает, я уверен, лучше многих других. И это не говоря уже о его верных подчиненных: о Гемене — владыке крыс со скалистых гор, о Бумбе — господине иловых драконов и о Бинге — надежном духе, что верховодит терновыми дождевыми червями...»

«Ох, довольно этой утомительной болтовни, давай сразу к результатам! Я люблю и уважаю хороших лжецов, но терпеть не могу тех, кто попусту сотрясает воздух».

«Я... Прошу прощения, мне очень жаль!» — Плекостомус вскочил с кресла, на котором сидел, и склонил голову к полу. — «Барбуса и его соратников высвободили из хижины лесника внутри горы Кудема».

«Высвободили?» — с лица Дантиодеса тут же сошла улыбка. — «Как это понимать?»

«Бумба, что был нашим связным с группой, которая перевозила гигантский камень, вернулся один около полуночи. И как бы долго мы ни ждали, Барбус так и не явился... Мы поспешили в Ландейл, чтобы выяснить, что происходит и узнали, что камень уже доставили на место. Более того, кто-то украл костюм клоуна у Барбуса и сам выступил в роли ведущего на празднике».

«И кто это был? Вы это выяснили?»

«Мы хотели, но... Из-за возникшей суматохи ничего не вышло».

«Значит, суматоха всё-таки возникла!»

«Да, примерно такая, как вы изначально и планировали, лорд Дантиодес. Камень превзошёл все ожидания присутствующих, и никто не сумел его разбить. Духи начали переживать, волноваться и постепенно это переросло в хаос. Затем явился молодой патриарх клана воды — произнёс проповедь, из-за которого они со вспыльчивым владыкой молний Криптокарионом и сцепились. Повсюду плясало дикое пламя, шёл проливной дождь, но потом...»

«Что потом? Рассказывай же!» — Дантиодес с силой схватил своего слугу за грудки и с нетерпением уставился на него. Бедняга начал трястись, словно напуганный ребенок.

«Камень... Камень взорвался на миллионы осколков! Все вокруг было порушено, сам праздник тоже был испорчен. Все до смерти перепугались и разошлись по домам. Мы достигли вашей первоначальной цели, но, когда я смог наконец вернуться туда, клоуна уже и след простыл. Так что я не могу сказать, был ли он нашим врагом или союзником...»

«Камень... взорвался?» — он выпустил слугу из своей хватки и вернулся обратно в кресло. — «Что ж, это...»

«Я тоже был удивлен».

«Понимаешь, Плеко, этот гигантский камень... Много лет назад этот булыжник был моей колыбелью. Когда я был всего лишь младенцем и постоянно плакал, горы начинали дрожать, а мелкие камни и вовсе приходили в движение. Так что мой грубоватый дедушка решил, что стоит дать мне камень побольше. Даже будучи ребенком, неважно, как долго и с какой силой я старался разбить его... Что ж, видимо, наконец-то он разбился...»

«Мне очень, очень жаль!» — его седовласый подчиненный вновь начал отбивать поклоны.

«Да нет, всё в порядке. Тебе не за что извиняться».

Успокоив мужчину, Дантиодес вздохнул и подпер рукой подбородок. Плекостомусу показалось, что тот целиком и полностью погрузился в воспоминания: его господин, обычно веселый и беззаботный, сейчас казался серьёзным и отстраненным. Его верный слуга не знал, что и думать, он был в легком замешательстве.

«Должно быть, он думал, что если использовать этот камень таким образом, то явится кто-то, способный его уничтожить. И этого человека можно было бы назвать моим главным противником... О боже...»

Молодой человек вдруг замолк. Его слуга продолжал смотреть на него с долей страха. Но и это продлилось недолго — вскоре тот разразился хохотом, как оно обычно бывало, вот только на этот раз не было привычных ямочек на его щеках, да и сам смех звучал иначе.

«Мой господин...»

«Ах, прости. Я понимаю. Да, определенно. Нет, это просто восхитительно».

Плекостомус едва не расплакался, наблюдая за тем, как Дантиодес продолжает бить себя по коленям и заходится в этом жутком, маниакальном смехе. Едва заметив выражение лица своего подчиненного, глава клана земли снова рассмеялся, посчитав его забавным.

«Это был Диалт, Плеко. Диалт. Понимаешь?»

«Но это невозможно, мой господин».

«Хм. Да, в это трудно поверить», — после того, как ему удалось успокоиться, Дантиодес снова сел в кресло и, подумав, начал отдавать приказы. — «Хорошо. Немедленно отправь гонца на остров Гослиния. Нам нужно выяснить, что случилось с этим камнем и кто за это в ответе. Что касается того, кого именно стоит отправить — оставляю это на твое усмотрение».

«Будет сделано!»

«Погоди, есть ещё кое-что. Завтра утром, с рассветом пришли ко мне всех людей, которые утверждают, что были заперты в хижине лесника. Хочу послушать, какие невероятные оправдания своим поступкам они смогут придумать».

«Вас понял».

«Ха-ха-ха. Что ж, сюрприз так сюрприз получился».

«Что подумает об этом Гуамон?»

Дантиодес постукивал по украшенным резьбой подлокотникам своего кресла, его глаза сверкали так ярко, как никогда раньше. Плекостомус знал — если его господин ведет себя подобным образом, значит его голову посещают извращенные и злобные мысли. Он также знал, чего ожидать, если в ближайшем будущем что-то пойдет не по плану. В несколько невероятно широких шагов он добрался до двери и обернулся, чтобы сообщить своему господину, что уходит.

«Спасибо за твои труды», — он был уверен, что тот не заметит его ухода, однако он даже похвалил его, пусть и глядя в совершенно другую сторону. — «Уверен, что теперь у нас почти не будет свободного времени, но назревает что-то очень интересное. Ты тоже так считаешь, Плекостомус?»

«Боюсь, я не знаю, как ответить на этот вопрос», — самоуничижительным тоном пробормотал Плекостомус. — «Кто-то настолько глупый и слепой как я не может понять всей ситуации, лорд Дантиодес...»

7

Стояло раннее утро. Старик медленно двигался сквозь лес, окруженный легкой дымкой тумана. Слышались трели небольших птичек, а белки и крылатые обезьяны скакали туда-сюда по деревьям, что служили им дорогой. Солнечный свет пробивался сквозь ветки деревьев и многочисленную растительность, всё ярче и ярче освещая подлесок. Кое-где виднелись опушки, осыпанные грибами, — теми, что по праву считались плодами осени и теми, что манили своей яркостью, но на самом деле были ядовиты. Продолжая двигаться вперед, глядя на эти пейзажи с удовольствием и долей сострадания, старик будто бы искал нечто определенное.

В конце концов он добрался до залитого солнцем луга, что находился посреди рощи, и выбрал себе место, чтобы присесть. Он подобрал с земли уже подсохший стебель гречихи, поднял глаза к туманному небу и надолго задержал на нём взгляд. Он чувствовал разнообразие запахов, что доносил до него ветер, и, казалось, находился в своем собственном мире, где наслаждался безмятежным течением времени. Его длинные волосы были небрежно собраны в районе затылка, усы и длинная серебристая борода свободно развевались и даже брови были достаточной длины, чтобы падать ему на глаза. Кожа его рук была бледно-красной, а значит он пережил уже множество лет и зим. Но несмотря на это и на то, сколько отпечатков в виде морщин время оставило у него на лице, когда кто-то заглядывал в его глаза, он видели два ярких лазурных огонька, полных юности.

Миральда Цикласома Отосинклус. Он был известен как лесной старейшина и глава клана леса.

Он не двигался.

И даже в самом лесу повисла тишина. Ни птицы, ни звери не издавали ни звука. Среди лесных обитателей многие знали, что старика в такие моменты лучше не беспокоить, а те, что оказывались поглупее, могли лишь чувствовать, что когда молчат остальные, лучше и самим притихнуть. День шёл всё дальше, солнечный свет становился ярче, а старик всё не двигался и не двигался. Словно белый кедр, что навеки раскинул свои корни, он оставался на своём месте. Лесная живность наблюдала за ним, приглушая даже собственное дыхание. Однако для тех, кто был озорным по своей натуре, необходимость сидеть на месте была едва ли не проклятием. Когда горные воробьи, что отдыхали на верхушках деревьев, или крапчатые кролики, что прятались в кустах клематиса, начинали двигаться, на них мгновенно обрушивались испепеляющие взгляды других животных, вынуждая снова сидеть смирно, не двигая ни единым мускулом. Весь лесной народец терпеливо ждал, пока старик сделает хоть что-нибудь, но он так и не двигался...

Примерно в это же время двое маленьких гномов расположились в дупле орехового дерева прямо перед лугом. Пока все остальные существа были чем-то заняты, эти изо всех сил старались продлить свой сон.

«Как же хорошо я поспал. М-м-м... Это плохо. Я опять спал слишком долго! Эй, ты тоже. Вставай!»

Одното — старший из двух братьев — безжалостно тянул матрас, сотканный из листьев и беличьих волосков, у своего младшего брата Карассиуса. Тот всё ещё спал и с довольным видом держал палец во рту, будто во снах ему виделись какие-то деликатесы.

«Эй, уже утро. Вставай давай!»

«Но тут холодно-о-о. И я хочу спать, братец».

«Вставай, соня!»

«Ну ещё пять минуточек, такой прекрасный сон...»

«Нет», — Одонто покачал головой. — «Сегодня мы должны помочь старшей сестрице в винной лавке, мы обещали, что в этот раз не подведём. Если нашей доли не будет, то осенние листья припозднятся. Вставай давай или я сам тебя подниму!»

«Но тут как раз должны были подавать мясные блюда...»

«В следующей сцене тебя сожрут заживо».

«Ты серьёзно, братец?» — Карассуис замахал руками и кое-как выбрался из кровати.

«Абсолютно. Ты посмотри на себя — из таких пухликов получаются лучшие блюда», — Одонто потянулся, слегка разминая свои крохотные ручки. На контрасте с телом брата, его тело выглядело куда более подтянутым. — «Потому-то я так торопился спасти тебя из этого сна. Будешь должен».

«Ладушки. Спасибо, братец. Ах, как же я испугался».

Братья-гномы надели свои старые залатанные штаны, идеально сложенные курточки, треугольные шляпы с полями и прочную обувь, сделанную из желудей. Но когда они попытались умыться росой, то, едва выглянув из своего дупла, наткнулись на десятки недовольных взглядов других обитателей леса.

«Ч-что это?» — стоя прямо за своим старшим братом, застывшим на месте, всё ещё сонный Карассиус не сразу осознал, что происходит. — «Б-братец...»

Птицы, белки и даже жуки толпой собрались у входа в их жилище. В полной тишине глядя на них, они создавали по-настоящему устрашающее впечатление. Поскольку насекомые не могли выразить своих эмоций с помощью выражения лиц, они трепетали крыльями и зловеще гудели. Два маленьких гномика задрожали от страха и взялись за руки.

«Они... они пришли сожрать нас?»

«А-а-а!.. Я так и знал, нужно было ещё немного поспать...»

«П-привет... Доброе у-утро, д-да...»

Отчаянно пытаясь вернуть себе самообладание, Одонто подталкивал своего младшего брата вперед. Надо сказать, что тот цеплялся за всё подряд с удивительной для ребенка энергичностью. Затем он расплылся в улыбке — и стало заметно, что у него не хватает пары зубов. В очень наигранной улыбке.

«Боже, какое удовольствие встретить вас всех здесь, друзья! Что-то случилось?»

«Тс-с! Не шуми так! Давай отойдём вот сюда».

«Ладно, давай».

Он собирался уже выйти вперед, когда какой-то огромный меховой клубок затолкал его обратно, ворвавшись в их уютное жилище. Это была медвежья белка-мать — представительница их стаи. В темноте помещения Карассиус мог видеть лишь два её огромных передних зуба, которые чем-то хрустели. Изо всех сил он отпрыгнул назад, намереваясь приземлиться на свой матрас, но перестарался и в процессе разорвал свои штаны прямо по шву, оголив свой зад. Прежде чем потерять сознание, он спросил себя, не съедят ли его заживо.

«Какие же вы двое глупые!» — белка-мать скрестила лапки на своей пушистой груди и грозно топнула ногой, явно недовольная их поведением. — «Сейчас здесь находится великий лесной старейшина. Кажется, он о чём-то размышляет. Все ведут себя осторожно и стараются не беспокоить его, как вдруг мы слышим какие-то крики. И кто бы мог подумать, источник этих криков — двое неотесанных детишек, которые спали ещё несколько мгновений назад! Честное слово, вас будто камень воспитывал!»

«Мне очень жаль», — Одонто снял свою шляпу и вежливо поклонился. — «Мы потеряли родителей во время сильного снегопада в прошлом году. Как вы и сказали, воспитание у нас действительно так себе. Прошу вас, мама белка, простите нас на этот раз и, если что-то произойдет — сообщите нам, впредь мы будем осторожнее. Мы не хотим быть обузой для кого-либо в лесу».

«Ах, вот как».

Белка-мать была существом с большим и добрым сердцем, а потому, стоило ей услышать историю двух гномов, как её выражение морды тут же изменилось. Она била хвостом, у неё на глазах почти выступили слезы — она была тронута до такой степени, что по незнанию можно было сказать, будто она чем-то напугана.

«Вы потеряли родителей... Простите, мне очень жаль», — она всхлипнула и высморкалась.

В это же время Одонто украдкой высунул язык, надеясь, что другие животные этого не заметят.

«Это единственный способ заткнуть эту старую кошелку».

«Правда, мне очень жаль. Я погорячилась, простите. Слушай, Одонто, а почему бы вам с братом не навестить старейшину?»

«Нам?»

Он был сбит с толку этим внезапным предложением, а белка-мать уже погрузилась в свои мысли и продолжила с энтузиазмом рассуждать о своей гениальной идее.

«Я беспокоюсь о старейшине, потому что он выглядит каким-то грустным. Я бы хотела спросить, всё ли с ним в порядке, но, может, это всё-таки плохая идея и мне не стоит совать свой нос в его дела. Не хочу это признавать, но у вас, ребята, может получиться куда лучше, чем у меня. Так что не могли бы вы подойти к нему и спросить, можем ли мы хоть чем-то ему помочь?»

«Эм... Ладно».

«Пусть это останется между нами», — прошептала белка, подумав о том, что совпадение вышло слишком уж удачным, а затем продолжила говорить в полный голос. — «Старейшина потерял своих сына и внука. Это случилось во время того же снегопада, что унёс жизни ваших родителей. Они пытались спасти старика из племени пихт, но было уже слишком поздно, в итоге лавина поймала их в ловушку».

«Ах вот оно что. Мне очень жаль, я об этом не знал. В конце концов, тогда мы с братом были сильно заняты, у нас не было времени на такие мелочи».

«Придержи язык, это мог быть твой отец, знаешь ли! Какой грубый и недисциплинированный ребенок... Ах да... Глава клана был замечательным — добрым и красивым, буквально благословением. И мы были благодарны, что у нас есть кто-то подобный ему. Это всего лишь слух, который мне довелось услышать, но, судя по всему, тот дух, что хитростью хочет занять место нового главы клана — Гетерантера — женат на ком-то из племени бобтейлов. А значит его потомки будут смешанных кровей! Нечто подобное в истории Эдема встретится впервые. Уверена, что старейшина такой мрачный именно потому, что думает об этом. Так что поторапливайтесь, идите и утешьте его!»

«Что? Подожди-и-ите-ка, я не хочу этого делать!»

«Ты идиот, коротышка! Что за упрямый ребенок! Просто иди к нему, хорошо? Обязательно к нему сходи!»

«Ну ма-а-а-ам!..»

«Ты понял?!»

Так двое братьев-гнома стали патрульными леса и вынуждены были приблизиться к великому старейшине, с которым все остальные боялись даже заговорить. Идти туда одному Одонто не хотелось, и даже если его брат был самым беспомощным гномом в мире, он всё же был лучше, чем совсем никого. А потому, когда Карассиус путешествовал по стране грёз, его брат снова помог ему — второй раз за это утро.

Старейшина заранее знал, что двое братьев, что время от времени ругались, стараясь идти как можно тише, скоро придут к нему. Честно говоря, он знал и о том, что все лесные обитатели беспокоятся за него и стараются не шуметь во время его отдыха, наблюдая за ним издалека. Но старик слишком устал. Но причина была не только в этом — даже эти крошечные существа прожили достаточно, чтобы научиться понимать друг друга и рассчитывать друг на друга. Он прекрасно это знал, так как на данный момент был старейшим духом, что ещё ходит по землям Эдема. Окружающие всегда относились к пожилым с большим уважением. И у старика было достаточно опыта, чтобы утверждать, что обеим сторонам было бы легче, если бы они просто принимали доброту и заботу окружающих, а не пытались упрямо полагаться только на себя и свои силы, заставляя других беспокоиться.

Именно по этой причине он решил помолчать, сидя неподвижно и глядя на бескрайние небеса, пока два гнома соберут в кулак все силы, что таились в их маленьких телах, и решат заговорить с ним — стариком благородных кровей. Им потребовалась куча времени, чтобы просто коснуться его одежды, но, едва сделав это, они отскочили в сторону и в страхе обнялись. Старший брат грубо ткнул младшего под ребра, а тот, покачав головой, ткнул в ответ ещё сильнее и состроил устрашающую гримасу. В тот момент, когда младший из братьев побледнел и начал падать, потеряв равновесие из-за того, что стоял на полах одежды старейшины, все лесные обитатели затаили дыхание. Их взгляды, полные возмущения и беспокойства, испепеляли младшего, словно град раскаленных стрел.

Может, дело было в этом, что его это забавляло, а может, в том, что ему было жаль всех этих существ — в любом случае, старик решил избавить их от глупых привык и от жизни в постоянном беспокойстве и страхе перед тем, что на самом деле не представляет никакой опасности. Именно для этого он решил притвориться невеждой.

Карассиус, который всё ещё лежал на земле, сумел немного успокоиться и подняться. Тело его до сих пор била крупная дрожь. Одежда, на которую он наступил, оказалась запачкана его слезами и грязью — когда он это понял, ему стало грустно. Он не знал, что делать и перевёл взгляд на старшего брата, но Одонто решил проигнорировать его, лишь единожды холодно взглянув на младшего. Упав духом, Карассиус ушёл в себя, но внутри него всё напоминало ураган, внутри которого кружится одинокий листочек и не понимает, что происходит.

Он не мог придумать ничего путного, на его испачканном лице застыло выражение покорности. Он вытер его рукавами, сжал свои кулачки — огромные, как плоды небесного бамбука — и затаил дыхание. В его открытых глазах читался свет, излучать который могли лишь те, кто принял смерть. Он взглянул прямо в лицо старика, что для такого малыша как он выглядел так, будто доставал до самых небес, и решился с ним заговорить.

«Господин старейшина... Мой дом. Я отдаю его вам. Теперь он ваш, можете его забрать...»

«Хм-м».

В ответ старик опустил взгляд и собрался было говорить как можно грубее, но едва он увидел испуганные глаза юного сироты и понял, что перед ним всего лишь невинный ребенок, его сердце дрогнуло, а в груди поселилось переполняющее чувство радости. Он отбросил притворство в сторону и обратился к тому с теплой улыбкой, что просматривалась из-под его белых усов:

«Привет. Какая же сегодня замечательная погода. Прости, что перебил тебя».

У Карассиуса отвисла челюсть, когда он услышал нечто столь приветливое из уст старейшины. Гном почувствовал облегчение, а вместе с ним и удовлетворение, будто сумел добиться чего-то значимого, а потому, когда он взглянул на старшего брата, в нём читался триумф. Одонто, разделяя его мысли, улыбнулся ему. То же самое сделал и старейшина.

«Что вы думаете насчет леса? Хорошо здесь живется?»

«Да», — радостно ответили они, когда старик спросил их мнения. — «Всё благодаря вам, господин старейшина».

«Вы же лиственные гномы, верно? Как вас зовут?»

«Меня зовут Одонто».

«А меня — Карассиус».

«Вот как. У вас красивые имена».

«Хе-хе-хе!»

«Идиот, ты должен был сказать «спасибо»!»

«Тише-тише, не ссорьтесь».

«Есть!»

«Ладушки».

Двое братьев все ещё сильно нервничали, из-за чего им приходилось потягиваться и разминать руки каждый раз, когда они говорили со стариком. Да и говорили они так громко, что голос зачастую отдавался в их маленьких телах вибрацией и эхом, заставляя их подрагивать. Старейшина с неловкостью вздохнул и осторожно протянул им свою покрытую морщинами руку.

«Залезайте, а то так для разговоров далековато. Я посажу вас к себе на плечо».

Гномы переглянулись и решили, что будет грубо заставлять старейшину держать свою руку близ них так долго, пока они решают, как лучше поступить, так что в конце концов они всё-таки забрались на неё.

«Отлично. А теперь осторожнее, не упадите».

Карассиус зажмурился от страха, крепко вцепившись в один из пальцев старика — тот оказался сухим, словно старое-старое дерево. Когда его кожи коснулся ласковый осенний ветер, а сквозь прикрытые веки начал пробиваться слабый свет, он всё-таки решил открыть глаза и тут же передумал насчёт своих впечатлений.

«Ву-ху! Это просто невероятно! И так быстро! Братец, это же как скатываться вниз по снегу, только наоборот!»

«Дурак, говорить так — грубо!»

«Хо-хо-хо, всё в порядке. Итак, это конечная остановка, вы можете устраиваться здесь. Возможно, сидеть на мне, таком костлявом, вам будет не очень удобно, но тут уж прошу меня простить».

Плечо старейшины оказалось для них самым необычным возвышением на этом лугу. Пейзаж, который открывался с этой высоты, сильно отличался от того, что открывался с высоких, ветвистых деревьев — это был тот самый старый лес, который они знали, как свои пять пальцев, но в другом, совсем новом свете.

«Вау...» — удивленно выдохнул Одонто, снимая свою шляпу.

Лес ранним утром являл собой просто потрясающее зрелище. Сквозь ветви неподвижных деревьев пробивался солнечный свет; вдалеке, за легкой дымкой тумана гном сумел мельком заметить гору Кудема, припорошенную снегом; а далеко в небесах какая-то птица, похожая на огромного ястреба, только ещё крупнее, свободно курсировала между мирами.

«Боги небес... Спасибо, что создали этот мир. Спасибо вам за дар жизни. Я... Я буду работать, не покладая рук, и заботиться о своём младшем брате. Я буду очень стараться прожить достойную жизнь, чтобы продемонстрировать свою благодарность как богам, так и лесному старейшине! — в глазах Одонто стояли слезы. Он небрежно смахнул их своей маленькой шляпой, а потом вдруг вспомнил кое-что важное. — Точно. Он ведь потерял своих детей, не так ли? Неужели теперь он всегда сидит один посреди леса? Может, он приходит сюда как раз из-за того, что ему одиноко. Но тогда почему он так ведет себя с другими существами? Даже когда ему должно быть грустно... Старейшина всё равно очень добр, даже к таким полуросликам как мы. Он великий дух. Просто замечательный... О, великий старейшина, вы — это куда больше, чем мы заслуживаем. Вы слишком хороши!»

Очевидно, в какой-то момент он начал мыслить вслух.

«Слишком хороши? Где? Что? Ты говоришь о еде?» — громко спросил его младший брат. — «Ай! Больно же! Не бей меня! Прошу, сжалься надо мной, братец. Видишь, у меня же дырка на штанах, я её до сих пор не зашил... Ты ведь меня прямо по заднице лупишь!»

«Постарайтесь найти общий язык, ребята».

Карассиус думал, что его брат наказывает его, чтобы от чего-то защитить, как это обычно и бывает. Он начал неторопливо болтать своими висящими в воздухе ногами и фальшиво насвистывать какую-то мелодию — очевидно, нарочно. Но старший брат ничего ему не сказал. Он смотрел на горы взглядом, полным энтузиазма и восхищения, и хранил удивительное молчание. Казалось, что он совершенно забыл о том, где и почему находится.

Младший из братьев подумал, что это ужасно скучно. Раздувшееся от ветра одеяние старика выглядело пушистым и манящим, а его выступающая ключица служила для таких малышей как они идеальной скамьей. Тепло его тела и его слабый запах заставили Карассиуса, всё ещё немного взволнованного происходящим, почувствовать себя куда лучше, чем раньше. Почувствовать себя так, будто о нём заботятся.

«Вот теперь я чувствую облегчение. Это даже лучше, чем спать среди кучи маленьких белок».

Этого удивительного чувства умиротворения оказалось достаточно, чтобы он начал вновь проваливаться в сон. Однако вскоре он ощутил на себе чей-то взгляд и подумал, что брат может снова начать ругать его, а потому приоткрыл один глаз. Перед собой он увидел лицо старика, что оказалось гораздо ближе к его собственному, чем раньше. Миральда смотрел на него глазами, полными любви и доброты. Он не мог понять, что такое близкое его присутствие давит на маленького гнома так сильно, что тот чувствует легкое нервное покалывание во всём теле. С того места, где расположился Карассиус, кожа старика походила на кору какого-то древнего дерева, а его борода — на голову вожака коронованных обезьян; его нос напоминал гигантского радужного орла, а пролегающая между бровей морщина была похожа на грот, где могло скрываться нечто ужасное. Его губы были сухими, словно морские ежи, когда-то обитавшие на дне океана и выброшенные на поверхность.

То, как забавно развивались волосы этого ребенка, когда он принял стойку на руках, всё ещё находясь во власти своего необъяснимого беспокойства, заставило лесного старейшину по-доброму улыбнуться.

«А-а-а!»

«Осторожно! Ай!»

Одонто бросился к своему младшему брату, который уже начал падать, и протянул ему свою крохотную руку. Когда они запутались и покатились куда-то в сторону, они были уверены, что разобьются. К счастью, им повезло упасть прямо в капюшон одеяний старика — как хорошо, что он носил такую одежду.

«М-м-м...»

«Вау, здесь так мягко. Братец, здесь ещё и тепло!»

«Ты тяжелый, идиот! Немедленно слезь с меня!»

«Ай-ай-ай! Больно же, братец!»

«Хо-хо-хо, какие энергичные дети!» — когда старейшина засмеялся, его капюшон начал вибрировать.

Одонто подозревал, что старик лишь притворяется смеющимся, а на самом деле плачет. Вероятно, встреча с ними напомнила ему о погибшем внуке. Недолго думая, Одонто собрал в кулак всю решимость, что у него была — даже его тело при этом заметно напряглось. В это же время его младший брат беззаботно прыгал от счастья.

«Смотрю, вам никогда не сидится на месте. Я мало что могу разглядеть отсюда, но, думаю, опасность падения вам там не угрожает. Если захотите вернуться обратно на землю, то я вас туда доставлю, а пока можете продолжать».

«Он не слишком тяжелый, старейшина?» — вежливо спросил старший брат.

«Тяжелый? Нет, вовсе нет».

«Ух, как же хорошо. Хотелось бы мне, чтобы матрас у нас дома был таким же мягким».

Карассиус замотался в края капюшона, словно в спальный мешок. Он был невероятно доволен своими ощущениями, что позволило ему наконец-то расслабиться и, зевнув, прикрыть глаза. Вскоре он начал умиротворенно похрапывать.

Одонто раздражало поведение его невоспитанного брата, однако он заставил себя отложить недовольство в сторону. У него были и другие дела. Он вновь надел свою треугольную шляпу, привязал к себе одну из завязок капюшона, словно страховку, и забрался повыше — к уху старика.

«Старейшина».

«Что такое?»

«Кхм... Видите ли, меня попросили к вам прийти».

«Для чего?»

«Ну... Понимаете...»

«Хм?»

«А, проклятье!»

Едва вспомнив властное отношение матери-белки и причину, по которой им пришлось сюда явиться, Одонто закричал — безо всякой видимой на то причины. К счастью, он быстро пришёл в себя и постарался как-то перефразировать свои последние слова.

«Прошу прощения, старейшина. Дело в том, что все волнуются за вас. Потому что... потому что вы выглядите не очень».

«А-а-а, вот оно что...»

«Они думают, что вас, возможно, беспокоит что-то, о чем мы не знаем и рано или поздно вы можете начать злиться. А если вы разозлитесь, то это заденет всех нас... Все очень, очень переживают о том, что может произойти».

«Какой же я замечательный лжец!»

Он продолжил говорить, вытирая вспотевшие ладони о штаны:

«Все вокруг счастливы видеть старейшину в лесу. Но так как никому из нас никогда не выпадало шанса увидеть кого-то столь великого так близко, вокруг полно хаоса и неразберихи. Так что скажите мне... Пожалуйста, старейшина, скажите мне, что нам делать? Что бы вы ни сказали, все примут ваше предложение».

«Хм...» — старик прикрыл глаза. — «Мне жаль это слышать. Мне лишь хотелось немного побыть наедине со своими мыслями. Вам не стоит так сильно об этом переживать».

«О, так вот в чём причина. Я понял».

Одонто показалось, что в поведении старика было нечто неестественное и тот факт, что тот избегал зрительного контакта говорил в пользу этой теории. Ему было жаль, что он не может воспринимать этот разговор как разговор с полноценным взрослым, эта мысль даже несколько огорчала его.

«Одонто».

«Да?»

«Ты меня боишься?»

Молодой гном поднял взгляд, одарив старика самым серьёзным взглядом, на какой только был способен и ответил на его вопрос, покачав головой. Когда он заметил яркий свет, пляшущий в глазах старейшины, он приблизился к нему ещё на несколько шагов, потянулся к его морщинистой щеке и чмокнул его.

«Должен признать, что поначалу мне было страшно, но сейчас я понимаю, что нам нечего бояться. Вы — словно добрый дедушка».

Старейшина молча смотрел на него, удивленный его словами и действиями, так что гном позволил себе продолжить.

«Вы — дедушка для каждого из нас».

«Спасибо тебе, Одонто», — старик был явно смущен, потому что он то и дело тянулся к своим усам. Он взглянул на далекие горы и начал буквально бормотать себе под нос. — «Но, знаешь... Я вот боюсь».

«Хм? Чего же?»

«Честно говоря, всего. Этой горы, бескрайних небес, неумолимо бегущего вперед времени... И даже самого себя. Я не могу избавиться от чувства, что даже старая благородная кровь, что течет в моих венах может быть чем-то ужасным, Одонто...»

С гор подул холодный ветер — видимо, так он отреагировал на слова старика. Порыв ветра сдул шляпу Одонто, он потянулся было за ней, но потерял равновесие и начал падать. Прежде, чем он успел свалиться, его подхватила рука старейшины — куда более крупная, чем его собственная. Поджав губы, тот прикрыл глаза и вернулся к своим мыслям. Гном был не в состоянии понять выражение лица старика, не говоря уже о последних сказанных им словах.

Тем не менее, покорность и проницательность, какую он заметил в его глазах, произвели на него неизгладимое впечатление. Такие чувства он испытывал впервые. Даже когда погибли родители он не чувствовал себя настолько взволнованным. Все его тело дрожало, вторя тем мыслям, что поселились в его сердце. Он так ничего и не сказал, зная, что не сумеет подобрать правильных слов, а потому лишь поднялся на ноги и уставился на бесконечно-голубое небо — туда же, куда смотрел старейшина. Его глаза были полны энтузиазма и воли к жизни.

Живущие поблизости звери и птицы постепенно собрались вокруг них, но в лесу по-прежнему стояла тишина. Тишина настолько звенящая, что она казалась почти торжественной. Наивный Карассиус, всё ещё спящий в теплом капюшоне старика, продолжал бормотать что-то, видя уже десятый сон.

И всё же, даже среди суровой лесной тишины можно было расслышать некоторые звуки...

8

«Мы непременно назначим встречу!» — претенциозный голос главы клана металла разнесся по всем комнатам золотого замка семьи Анубиас.

В зале, расположенном на самом высоком этаже золотой цитадели, что возвышалась над крутым утесом и касалась береговой линии замерзшего океана Пангасианодон Гигас, находился трон нынешнего главы — Перлы Наны. Трон изготовлен из серебра и золота и усыпан драгоценностями от ножек до изголовья, включая и подлокотники. Мягкие подушки на нём были обтянуты леопардовым мехом. Однако женщина не сидела на этом троне — она туда-сюда бродила по залу. На ней самой красовалось роскошное платье, достойное королевы — его длинная юбка была расшита нитями всех известных цветов, а шелк нижней юбки настолько ярко отливал золотом, что на него сложно было смотреть. Дополняли её платье атласные туфли того же оттенка.

Она всё бродила и бродила по помещению, в её действиях явно читалось раздражение.

«Нам нужно собраться как можно скорее, хоть прямо сейчас! Я должна выяснить, кто скрывался под маской клоуна. Любыми способами. О, и поведение Сифила нам тоже необходимо обсудить, я не могу закрыть на это глаза. Честное слово, ну этот мальчишка... Что он себе возомнил, когда принимал такие решения?»

«Дорогая...» — Трифаскиата откинулся на спинку вельветового кресла, чувствуя себя полностью изможденным. Он стонал и кривился, прижимая ко лбу пакет со льдом. В отличие от своей энергичной жены, он не испытывал подобного энтузиазма. — «Ради богов, не могла бы ты говорить потише? Все, что я сейчас слышу — это шум, что гудит у меня в голове. Это меня убивает. Я ни слова не понимаю из того, что ты говоришь...»

«Вот почему я постоянно прошу тебя бросить пить!» — Перла обернулась к мужу, взглянув на него своими холодными глазами без ресниц, и заговорила ещё громче, просто чтобы заставить его страдать сильнее. — «Я знаю, что тебе по душе атмосфера праздника и я определенно не упертая женщина, которая хочет испортить остальным всё веселье, так что ты скорее всего скажешь, что я должна была пойти с тобой, ведь там таки-и-ие впечатления. Да-да-да, я уверена, что ты именно это и скажешь. Но на самом деле я всегда чувствую себя не в своей тарелке, а ты никогда этого не понимаешь и, конечно же, говоришь, что нам нужно всего лишь слиться с толпой и начать открывать для себя новые горизонты и наслаждаться представлением. Что мы должны сходить туда, туда, а потом ещё вот туда. Не об этом ли ты думал, когда впервые пригласил меня с собой? Уверена, что именно об этом! Почему ты даже не пытаешься придумать какое-нибудь оправдание?»

«Эм... Ох...» — продолжал стонать Трифаскиата.

«Что раздражает меня сильнее всего, так это тот факт, что ты всегда хочешь оставаться там даже тогда, когда приходит время возвращаться домой — тогда, когда молодняк нужно оставить предоставленными себе. В такие моменты ты демонстрируешь им свой отвратительный, грязный и неряшливый вид, позоря нас перед столькими простолюдинами! Фу, хотелось бы мне вернуться в прошлое и заставить тебя пойти домой, чтобы я не страдала от таких постыдных мыслей. Я больше никогда в своей жизни не смогу появиться в Ландейле. Если в будущем мне захочется просто прогуляться по его улицам, я уверена — все будут тыкать в нас пальцами и смеяться. Они будут называть меня женой бесстыдника Трифы — повелителя алкоголя, и дразниться за моей спиной. Ах, как же низко пала семья Анубиас! Знаешь, то, что мир находится в таком плачевном состоянии и никак не может восстановиться — это всё вина таких, как ты!»

Трифаскиата не услышал и половины из того, о чём кричала его жена. Её речь напоминала ему звуки приходящих и отходящих морских волн — он понимал, что если начнёт прислушиваться, то уже не сможет остановиться; а если проигнорирует сказанное, то будет жалеть, что не расслышал ни единого слова. Другими словами, тут свою роль играл опыт. Он знал, что стоит его жене заметить, что он не слушает её, как она сразу же станет ещё злее и упрямее. Такой уж у неё характер. Ему нужно было хотя бы притвориться, что он прислушивается к её словам.

Страдая от мучительной боли в желудке, он бросил взгляд в узкое окно, из которого открывался вид на море, на другой стороне зала. Голова всё ещё нестерпимо кружилась, о чём свидетельствовали его нахмуренные брови. Он молился о том, чтобы во тьме той ночи никто не заметил ни его истощенного тела, ни его унизительного поведения. Он посмотрел на море, переливающееся оттенками синего и черного, что напоминало только что выкованное железо, а затем перевёл взгляд на тяжелые свинцовые облака и за горизонт, далеко за который простиралась никогда не тающая тундра. В голове у него промелькнула шальная мысль: почувствует ли он хоть толику облегчения, если возьмёт, да и выпрыгнет из этого окна?

«Если я это сделаю, то похмелье, что мучает меня отступит в сторону, да и моя надоедливая жена, что никак не может прекратить извергать на меня поток гадостей, тоже исчезнет. Исчезнет всё, останутся лишь мелкие ошметки водорослей...»

Ближайшее к их замку море было холодным, испещренным скалами и склонным к резким переменам погоды. Сегодня ветер был ещё сильнее обычного, а волны — крупнее и злее. Если бы кому-то пришло в голову сброситься со скалы, его не спас бы даже опытный пловец. Трифаскиата же плавать и вовсе не умел, и это делало его идею ещё более многообещающей. А если бы он потерял сознание ещё в воздухе, то точно бы умер. Его душа, которая и так когда-нибудь превратится в ничто, ибо такова судьба всего сущего, в таком случае станет единым целым с морем, скалами и приливами, и никто и никогда уже не сможет его найти. В худшем случае, какой он только мог себе представить, его останки съедят бакланы, что гнездятся на утесе, или клыкастые дельфины, что сейчас как раз должны мигрировать. Съедят вплоть до костей.

Зима близко.

Вскоре это пока что далекая ледяная пустошь дойдёт и до их земель. А потом, когда зима сменится весной, крупные ледяные глыбы, подталкиваемые течением, прибьются к замку и разобьются о прилегающие к нему скалы на сотни мелких осколков. В прошлом бывали дни, — при особенно крупных волнах — когда глухой звук, издаваемый этими глыбами, донимал их часами, а весь замок трясло, будто при землетрясении. Но даже в такие дни Перла наверняка могла бы спать спокойно, будто ничего не происходит. Она жила в этом замке, терзаемом свирепыми ветрами, жуткими волнами и дрейфующими айсбергами, с самого своего рождения. Такую жуткую какофонию мог придумать и организовать лишь сам дьявол, однако для этой женщины эти звуки были привычной, в какой-то мере ностальгической колыбельной.

«Другими словами, даже у этого жуткого моря нет ни единого шанса против Перлы».

Мужчина невольно усмехнулся своей глупой идее, но быстро пришёл в себя и вернул себе жесткое, недовольное выражение лица. Увы, его жена была из духов, никогда не упускающих мелочей, особенно, когда эти мелочи кому-то хотелось от неё сокрыть.

«Трифа!»

«О-о-ох, — побежденный, он позволил себе лечь на кушетку».

Тяжелая дверь, выкованная из монолитного куска золота, открылась, и в зал вошёл их старший сын. За ним бежала угольная фея с большой корзиной в руках. На ней был белый фартук, выгодно оттеняющий её смуглую кожу, а на её лице застыло выражение беспокойства — ей тяжело было угнаться за молодым парнем, что был куда крупнее её.

«Боже мой, Кабомба!» — Перла тут же бросилась к сыну и заключила его в свои объятия. Её тяжелое платье звенело и подрагивало, когда она переходила из одной части комнаты в другую. — «Что случилось, дорогой? Что заставило тебя плакать?»

Она подняла глаза, чтобы лучше рассмотреть своего высокого сына и заговорила с ним нежным, кротким голосом — диаметрально противоположным тому, каким она несколько мгновений назад костерила мужа. Трифаскиата считал, что для него это просто глоток свежего воздуха — ещё пара минут её проповедей и он сошёл бы с ума.

Невысокая фея, что служила няней Кабомбы, запустила руки в корзину и достала оттуда чистый носовой платок, чтобы передать его своей госпоже. Заботливая мать вытерла им испачканное в слюнях лицо сына — точно так же, как делают обычно с младенцами. Трифаскиата испытал такое облегчение, заметив, что его жена отдает всё своё внимание сыну, что не почувствовал даже неловкости, обычно присущей ему при общении с сыном.

Поженились они ещё совсем молодыми, как требовали правила и обычаи пяти Великих Домов, однако долгих несколько лет никак не могли завести ребенка. Они тщательно следили за всем, избегали любых неприятностей и отслеживали каждую мелочь, которая могла бы иметь значение — например, время разговоров с другими духами и направление, в котором они шли, закончив беседу. Они дошли даже до того, что украсили свою спальню странными амулетами, одолженными у дальних родственников, но ничего не помогало. А затем, Петра внезапно проснулась в одну из бурных ночей, измучанная навалившимся на неё стрессом. В спешке она поднялась с постели и, так и оставшись в ночной рубашке, осторожно пробралась в сокровищницу семьи Анубиас — вернулась она оттуда с каким-то огромным предметом в руках. Этот загадочный предмет она отнесла в часовню на самой вершине крепости — в комнату, где ждали своего часа утренние колокола.

«Боги небес, прошу, пошлите мне ребенка! Абсолютно любого. Я буду делать всё, что в моих силах для этой новорожденной души, я обещаю! Примите мой дар и исполните мою просьбу!»

Трифаскиата, который последовал за женой почти сразу, наконец-то сумел подняться наверх по узкой лестнице и застыл на месте, увидев, что она держала в руках. Неважно, планировала ли она воспользоваться им, чтобы избавиться от висячего замка или ударить кого-нибудь, предметом в её руках был печально известный Щит Латоны. Это была древняя реликвия, выкованная из чистого золота, по центру украшенная злобно ухмыляющимся черепом, из глазницы которого выглядывало трое змей. Реликвия темная, возможно, появившаяся в Эдеме ещё до сошествия Митры и превращения этих земель в привычный им мир духов. Когда-то один из членов их клана, бывший страстным коллекционером, потратил целое состояние на то, чтобы заполучить его. Если верить легендам, оружейник Латона когда-то возжелал выковать щит невиданной красоты, способный защитить любого. Чтобы достичь своей цели он зашёл слишком далеко — он погубил тринадцать девушек, включая свою собственную дочь, чтобы отлить из их крови череп и наложить на него заклинание. Щит наконец был готов, однако Латона сошёл с ума и бросился в алхимическую печь, где и сгорел заживо. Коллекционер из клана металла остался доволен своим приобретением, но его удовольствие длилось недолго — вскоре он начал так сильно бояться этого щита, что пожелал его выбросить, однако сделать этого так и не сумел. В конце концов он решил подарить его высокородной семьи Анубиас, решив, что они сумеют с ним справиться.

«Кто знает, что может случиться, когда рассчитываешь на такой опасный предмет!»

Трифаскиата думал, что ему нужно остановить жену как можно скорее, но он оказался сильно напуган и не смог и пальцем пошевелить. Кровь, сочившаяся из раны на руке Перлы, уже коснулась проклятого щита. Ритуал был завершен.

Следуя ему, она выбросила щит в море.

Может, все дело было в жутком ветре снаружи или бьющихся о скалы близ золотого замка волнах, а может и вовсе в маниакальном смехе его жены, но Трифаскиата не сумел расслышать, что ответило море, как бы ни старался. Он поспешил обратно в спальню и хотел притвориться, что ничего не знает о том, что произошло. Однако его жена, вернувшись, решила смыть кровь с рук, а он, услышав шум воды, так и не сумел заснуть этой ночью. Он дождался, пока море немного успокоится и вышел на берег в поисках щита, но так и не сумел его отыскать, как бы ни старался. Вскоре после этого Перла объявила о своей беременности. В душе Трифаскиаты поселилось жуткое предчувствие, но рассказать о нём он не мог. Мальчик родился под полной луной и черты его оказались монструозными. У него был хвост, на кончике расходящийся натрое, и два закрученных рога, а всё его тело, за исключением лица оказалось покрыто жесткой шерстью. Эта шерсть, его кожа, ногти, язык и даже радужки глаз были золотыми.

«Что за отвратительное существо? Оно подобно злым духам, которых Митра когда-то изгнал с наших земель! Боже мой, что за дьявол услышал мольбы моей сумасшедшей жены и исполнил её желание?!» — в тот момент, когда ему показали сына, завернутого в пеленку, он оцепенел. Однако шок быстро спал и в его душе тут же поселились страх и мрачное чувство вины.

Он считал, что во всём виновата его жена, только никогда не мог набраться смелости сказать об этом вслух. И прикасаться к ней он тоже боялся, чего никак не мог себе простить. В последующие годы Перла рожала чуть ли не каждый год, словно сумела наконец-то сбросить какое-то проклятие. И каждый раз, когда она с гордостью объявляла о своей очередной беременности, её бедный муж чувствовал, как растут его чувство безнадежности и отчаяние. Однако все пятеро следующих детей оказались девочками с самой обычной внешностью фей. Он плакал от радости и любил своих дочерей всем сердцем, однако понятия не имел, как эту любовь проявить. Ему не хотелось, чтобы жена обвиняла его в том, что он не любит их первенца.

С другой стороны, Перла, пусть и была матерью шестерых детей и главой высокородного клана, не проявляла особого интереса к этим утонченным душам. Ей не хотелось уделять внимание своим посредственным дочерям, зато она очень гордилась своим сыном: его неповторимой внешностью, их привязанностью друг к другу и её собственной к нему любовью. И она не боялась показывать свою гордость другим — она всем давала понять, что это её ребенок и что она гордится его золотистой шерстью. За исключением тех нескольких случаев, когда Трифаскиата, осмелевший под действием алкоголя, заставлял её заткнуться, она хвасталась своим сыном каждому встречному. Буквально за несколько часов до родов она была полна сил и бродила по Эдему с подрагивающим животом — она исполняла свои обязанности главы клана, параллельно делясь со всеми подробностями своего физического состояния, ни капли при этом не стесняясь. Её не волновало, что о ней могут подумать другие. И хотя Перла не была замкнутой сама по себе и любила говорить о своей беременности, рядом со своими родственниками она нахваливала сына ещё сильнее — учитывая, насколько он отличался от окружающих, она будто бы проводила черту между ним и всеми остальными. Когда она оказывалась рядом с самыми близкими, её холодный взгляд теплел, а лицо розовело и отражало все её эмоции, словно у какой-то девчонки. В такие моменты она без умолку говорила о Кабомбе — о том, какой он красивый, сильный и умный. Поскольку он родился особенным, он, вне всякого сомнения, станет лучшим её преемником и поставит семью Анубиус в привилегированное положение среди пяти Великих Домов. Она любила подчеркивать это так часто, как только могла.

«Уверена, что даже внешний вид нашего великого бога Митры не идёт ни в какое сравнение с ним! И да, подумай об этом всего на мгновение: насколько невероятным может быть наш мир, если его возглавит Кабомба? Я всё решила. Как только он вырастет, я тут же отойду от дел. Нет, ты не сможешь меня остановить. В конце концов, когда это случится, я уже буду бабушкой, верно? Я не смогу быть гордой правительницей вечно. Я буду отдыхать в небольшой комнатке в углу нашего поместья, а параллельно буду поддерживать Кабомбу, который будет удивлять этот мир своими невероятными умениями! Ох, скорее бы наступил этот день...

По этой причине духи, которым так или иначе доводилось взаимодействовать с Перлой, вынуждены были снова и снова выслушивать её мечты о правлении Кабомбы. Втайне они проклинали и мальчика, и его мать, которая могла принести в этот мир настоящую катастрофу, ведь она не боялась даже самих богов и могла пойти на всё, чтобы исполнить своё желание. Его отец же чувствовал себя так, будто оказался меж двух огней. С одной стороны, он всегда молился о том, чтобы его сын был счастлив, здоров и находился в безопасности. Неважно, что тому не доставало интеллекта, он всё равно молился о том, чтобы тот вырос хорошим человеком и мог наслаждаться своей жизнью и любить этот мир. Однажды он даже отправился к водопаду Панкакс, где провёл тридцать три дня, высказывая свои желания бесконечным потокам воды. Ни жена, ни кто-либо другой тогда о его намерениях не знали. К сожалению, его мольбы не были услышаны. До трёх лет его сын так и не научился ходить, до десяти лет он не мог освоить ни письмо, ни чтение. Избалованный с самого рождения, он склонен был уничтожать все, что ему не нравится и злился ещё сильнее, когда понимал, что сломанные вещи уже никогда не станут прежними. Ребенок рос жутким тираном, настоящим позором для их дома.

Даже если его жена ничего об этом не говорила, Трифаскиата думал, что она, возможно, жалеет о своем бесконечном бахвальстве. В конце концов, Кабомбе исполнилось уже двадцать два года. По всем законам ему давно уже полагалось жениться, но на самом деле он ещё ни разу в своей жизни не покидал территорию их замка. С момента его рождения рядом с ним разрешалось находиться всего лишь нескольким духам. И, естественно, Перла всё также оставалась главой клана — её мечта сложить полномочия, передав бразды правления сыну, так и не осуществилась.

Угольная фея, служившая няней этого особенного мальчика, была темнокожей и коренастой. И пусть её нельзя было назвать писаной красавицей, она была честной и терпеливой. Она была строга и никогда не прощала шалостей этого золотого зверя с разумом младенца, а он в свою очередь не обижал её и прислушивался к её словам — скорее всего из-за того, что он рос вместе с ней, а может даже и слегка побаивался. Трифаскиата знал, что ему не найти подходящих слов, чтобы отблагодарить эту женщину за её труд, да и она сама наверняка понимала, что, учитывая обстоятельства, похвала не только трудна, но и почти непозволительна. Именно поэтому в тот момент, когда Перла взглянула на неё с типичным для неё высокомерием, её муж молча кивнул, как бы высказывая своё сочувствие. К сожалению, он не сумел вспомнить имя этой феи — похмелье давало о себе знать. Перла же и подумать не могла, что у такой отвратительной женщины может быть имя.

«Ну-ну, Кабомба, давай, расскажи мне, что случилось».

«А-а-а!» — её сын широко раскрыл рот, но сложить звуки в слова у него не получилось. — «Ау-а-а-а!»

Он плакал и ревел, не в силах произнести что-то осмысленное. За эти годы он сумел научиться говорить простые слова, однако в моменты злобы или печали быстро их забывал.

Наконец его мать сдалась и решила спросить у няни, что же случилось:

«Бедняга. Почему он плачет?»

«Сегодня у господина было очень хорошее настроение. Он был так взбудоражен, что не заметил лестницу, ведущую в холл», — угольная фея держалась мягко и покорно, сложив обе руки перед собой, но тон её голоса звучал вежливо и профессионально, а взгляд не выражал ровным счётом ничего. — «В результате он сломал игрушечного дракона, которого держал в руках, и очень сильно разозлился. В результате я отругала его, так как он устроил истерику из-за глупой игрушки, которую можно так легко сломать».

Мать ребенка не сумела расслышать сарказм в её словах.

«Ох, мой бедный мальчик! Всё будет в порядке. Ты отлично справился!»

«Отлично справился?..»

Едва угольная фея повторила её слова, как лицо Перлы тут же покраснело.

«Да, он отлично справился! ‘Око за око’ — таков девиз нашей семьи, верно? Тех, кто не следует нашим правилам, надобно наказать. Предателей нужно уничтожить. Таковы законы мира! Кабомба, ты действительно отлично справился. От своего ребенка я меньшего и не ожидала... В конце концов, все мы знаем, что ты станешь прекрасным наследником великой семьи Анубиас».

Кабомба, чья золотая шерсть отросла так сильно, что теперь он едва ли походил на духа, довольно вилял хвостом, слушая похвалу от матери. Он двигался взад-вперед, словно подражал очаровательным маленьким детям, и в итоге ударился о стоящий неподалеку роскошный трон. Неосознанно он сорвал с него несколько драгоценностей.

«У кого-то снова будут проблемы, — думал Трифаскиата. Всё ещё не говоря ни слова, он обратил внимание, что глаза угольной феи были такими же безразличными и смиренными, как и у него. Она стояла рядом, ожидая дальнейших указаний, и смотрела на море сквозь небольшое окно, как и он несколько мгновений назад. — Вот оно что. Эта женщина, как и я, думает, не выпрыгнуть ли ей из окна, только чтобы сбежать отсюда».

Когда Трифаскиата поднялся с кушетки, их с феей взгляды пересеклись. Она опустили глаза, а он притворился, что не имеет к происходящему ни малейшего отношения. В его груди снова разлилось противное, липкое, словно туман, чувство.

«Стоит ли пригласить её сделать это вместе? Что она скажет? Может, эта женщина сумеет раскрыть свою неожиданную красоту, когда будет признаваться, что давно хотела это сделать... Нет, я определенно всё ещё пьян. Эта идея может обернуться только сущим кошмаром. Скандалом. Это неправильно, это ошибка. Должно быть, она смотрела на меня глазами, полными недовольства и презрения. А раз так, то я должен прыгать один».

Он выдохнул сквозь приоткрытые губы. Запах алкоголя всё ещё был очень сильным.

9

Поместье на берегу озера, где из поколения в поколение жили члены семьи Полиптерус, по сравнению с жилищами других великих семей было простым и тесноватым. Но несмотря на это, это была резиденция, которой многие восхищались, широко известная как ‘хрустальный дворец’. Поместье было построено посреди небольшого водоема под названием Лорикария — глубоко под землей он соединялся с озером Лепидио. Сама озеро Лепидио было окружено таинственным туманом, а посреди него располагался небольшой остров — тот самый, где обитала дева святилища луны. Что же касается дворца Полиптерус — он был построен не на воде, а в ней. Это было полузатопленное здание, часть полов в котором была сделана из особого стекла, очищенного магией. Оно было не только прочным, устойчивым к давлению, но и совершенно прозрачным. Именно из-за этого стекла жители и посетители дворца могли взглянуть на дно озера с точки зрения рыб или русалок. Более того, само здание было сконструировано как огромный фонтан, наполненный чистой водой из водопада Панкакс, которая день за днем мягко омывает стены из белого мрамора. Хрустальный дворец был красивее, изящнее и прочнее любого другого подобного здания. И всё благодаря святой воде, что окружала его со всех сторон, — никто не мог проникнуть внутрь без разрешения.

Сифил Лорикатас Полиптерус — молодой патриарх клана воды — сидел на ковре в центре своего кабинета и медитировал. Кабинет находился в самой нижней части поместья, но утренний свет всё ещё мог пробиться к нему сквозь толщу воды. За спиной молодого человека виднелось зеркало лазурных вод — одна из семейных реликвий. Он смотрел на стеклянную стену перед собой и размышлял. И то, о чём он думал, подрывало его дух — с какой стороны ни посмотри, казалось, что приближается неизбежность. Но и перестать думать об этом он тоже не мог.

«Есть целая куча цепей, спутанных в один клубок, и все они тяжким грузом висят у меня на шее, — он всё ещё пытался найти решение. — Ни одну из этих цепей нельзя сбросить. Я пытался возиться с каждой из них, пытался выудить их из общего массива, но каждый раз я лишь возвращался к тому звену, с которого начинал. Почему у них нет застежек? Можно ли использовать какой-нибудь инструмент, чтобы избавиться от них? Или какая-нибудь магическая печать, которую я смогу снять? Или же мне никогда не снять их, не перерезав собственную шею?»

Пусть для своего возраста Сифил и был мудр не по годам, но ему только-только исполнилось восемнадцать. И когда дело доходило до управления целым кланом, оказывалось, что опыта у него для этого слишком мало — он был буквально раздавлен теми испытаниями, что свалились на него как на руководителя. Он знал, что как лидер обязан найти компромиссное решение проблемы, которое устроит большинство обитателей клана. Знал, но знания было недостаточно, чтобы такое решение найти. Он не мог просто взять и сделать так, как сам считал верным. И даже когда ситуация вынуждала его мгновенно занять какую-то позицию, он никогда не мог сделать выбор, пока полностью не убедится, что это будет лучшим решением и полностью его устроит.

Краем глаза заметив легкую туманную дымку, природу которой с такого угла было не разобрать, Сифил тут же повернул голову в её сторону. В чистой воде и впрямь можно было кое-что разглядеть. Сначала оно приняло форму птицы, а затем превратилось в силуэт красивой, очаровательной женщины. Причудливый туман продолжал принимать всё новые и новые формы, одной из них даже оказался сам патриарх клана воды. Скорее всего, это происходило по той причине, что таинственное существо прекрасно понимало, что на него смотрят и демонстрировало все свои возможности и ловкость. На его лице, воссозданном в этом тумане, играла нежная и ободряющая улыбка.

«Ундина... Какая встреча. Ты пришла поиграть? Или ты почувствовала мою грусть и пришла утешить меня?»

Ундина не ответила.

Она не была феей в привычном всем понимании. Существо без четкой формы, она не принадлежала ни к одним группе или виду. Она считалась низшей формой жизни — существом без божественного предназначения, которое живёт лишь для собственного удовольствия. Однако же она была достаточно старой и могла дать фору даже пяти первым духам, от которых брали своё начало нынешние великие семьи. Много лет назад, во время очищения, которое провёл великий бог Митра, подобные ей существа были изгнаны из Эдема или уничтожены. Этот же дух воды... Сифил не знал, можно ли её так назвать, но ей каким-то образом удалось остаться незамеченной и выжить. Возможно, её не восприняли как угрозу, потому что ей не хватало сил для совершения злодеяний, а может, так далеко ото всех остальных она просто не могла причинить кому-то зла. Может, это было ошибкой, а может, за неё и вовсе вступился родоначальник семьи Полиптерус. Она была частью этого озера — точно так же, как рыбы, растения и птицы. Просто она отличалась от них ото всех. У неё не было потребности в еде, она не боялась смерти и не стремилась размножаться. Своей долгой жизнью она была обязана чистой воде из озера Панкакс — та насыщала её энергией и вызывала неописуемую радость каждый раз, когда ей удавалось забраться под её падающие с высоты струи. По этой же причине она редко покидала водопад, увидеть её в окрестностях озера Лепидио можно было лишь время от времени. Однако, когда главой клана воды стал Сифил, это существо стало появляться в окрестностях хрустального дворца всё чаще и чаще.

«Должно быть, ей весело сравнивать меня прошлого, застрявшего на водопаде, и нынешнего — запертого в таком месте с головой, полной тяжелых мыслей».

Сифилу нравилась Ундина.

Всякий раз, когда он замечал этого игривого и равнодушного к мирским проблемам духа, он вспоминал о детстве. Этих наполненных молчанием встреч было достаточно, чтобы в его груди начинали просыпаться давно забытые чувства. И в те времена, когда он был задумчив или подавлен это ощущалось ещё острее.

«Сколько бы я не думал об этом, все останется как прежде: некоторые вещи я в силах совершить, а что-то всегда будет лежать за пределами моих возможностей. Боги, что направляют нас, даровали своё благословение даже такому существу, которому нет никакого дела до мирских проблем. Мы все должны делать то, что позволяют нам возможности. В конце концов, за пределами небесного царства нет ничего, что было бы по-настоящему совершенным. А значит, и от самого себя я требовать совершенства не должен».

Если бы он только мог поверить в эти слова. Тогда он наконец сумел бы расслабить плечи, а темные мысли, наполняющие уже не только его голову, но, казалось, и всё тело тоже, наконец отступили бы. Ему стало бы намного легче. Он встал, прижался головой к стеклу и задал вопрос:

«Ундина... Прошу, скажи мне... Я ошибаюсь?»

«Нет!»

Внезапно он услышал множество голосов, говорящих в унисон.

На короткое мгновение на его лице застыло выражение удивления, а затем он вдруг покраснел. Но стоило ему обернуться и увидеть, как несколько женщин заходят в его кабинет без стука и разрешения, как он вновь вернулся к своему образу холодного принца.

«Дорогие тетушки...» — начал он с упреком.

«Ты не ошибаешься, Сифил».

«Ты — всего лишь часть ужасной катастрофы. И больше ничего».

«Но, если бы тебя здесь не было, всё было бы гораздо хуже».

Агассици, Борелли и Бочетти — младшие сестры отца Сифила, бывшего патриарха клана воды, который скончался незадолго до нынешних событий. До рождения Сифила они были уверены, что их брат, который так и не обзавелся наследником до самой старости, уступит место главы клана одной из них. Держа это в уме, они всегда старались быть уважительными, целомудренными и сдержанными со всеми — как внутри клана, так и вне его. Несмотря на напускную скромность и разговоры о том, как трудно будет руководить кланом и держать всех в узде, будучи женщиной, они были одержимы идеей власти и желали получить трон патриарха и прилагающиеся к нему почести сильнее, чем кто-либо другой. В итоге они достигли того возраста, когда их идеальные манеры и абсолютное отсутствие знаний о том, как устроен окружающий мир уже нельзя было исправить. Из всех троих замуж вышла только Бочетти, уже известный многим Ангеликус был именно её сыном. Двое других сестер, к сожалению, уже упустили время — опасности тайных встреч с любимым, сладость свиданий и вечная любовь были потеряны для них навсегда. Такой была история двух незамужних аристократок Эдема и одной замужней, которая, тем не менее, всё равно полностью разделяла взгляды своих сестер.

Даже если трое тетушек не питали к Сифилу злости, они всё равно вели себя так, будто требовали от него расплатиться за их потерянную молодость. Они надеялись, что он будет наделен всеми привычными для лидеров качествами; они ждали, что он будет обладать всеми существующими в мире способностями, да и в целом перекладывали на него свою мечту об идеальном патриархе. Когда дело касалось Сифила, они отбрасывали в сторону свою широко известную вежливость; отказывались от сдержанности и спокойствия, которые проявляли с любым другим духом, и становились крайне невнимательными и бесчувственными. Сейчас, в его кабинете они в очередной раз показывали свои властные, эгоистичные и самонадеянные натуры — по какой-то причине они отказывались признавать, что им требуется разрешение, чтобы в этот кабинет попасть.

«Тебе не нужно переживать о таких мелочах».

«Тебе нужно немедленно отправить сообщение лорду Гуамону».

«Я бы рекомендовала наказать Криптокариона».

«Боже мой, иногда люди могут пригревать у себя таких жутких грубиянов...»

«Это определенно делалось для того, чтобы вызвать восстание».

«Если ты оставишь все как есть, эти злодеи из клана огня никогда ничему не научатся!»

«Прошу вас, говорите по очереди», — Сифил подавил в себе жуткое желание закричать, прикрыв рот ладонью, и в итоге обратился к женщинам куда более спокойным и тихим тоном. — «Я рад, что могу рассчитывать на ваши советы, но, прошу, дайте мне самому решить».

«Сифил!»

«Но!..»

Три тетушки явно не обрадовались его решению и готовы были продолжить, однако Сифил поднял руку, призывая их молчать, и пресек этот спор ещё в зародыше.

«В ближайшем будущем, я уверен, будет созвана очередная встреча патриархов. Мне интересно, что в этот раз скажет лорд Гуамон... Или же тема встречи будет совсем другой?»

Последние слова не стоило произносить вслух. Теперь же, когда они всё-таки сорвались с его губ, ему оставалось лишь надеяться, что его родственницы их проигнорируют.

«Совсем другая тема?»

«Что ты имеешь в виду?»

«Что-то случилось?»

Агассици, Борелли и Бочетти склонились над ним, их почти идентичные взгляды были сосредоточены на его глазах. Сифил почувствовал глубокое сожаление — это ощущение было схоже с чувством чего-то острого, многократно пронзающего его горло.

«Ох, Ундина, я этого не выдержу!»

Если же судить по одному лишь выражению лица, то он оставался спокойным и собранным. В уголках его глаз можно было разглядеть намек на легкую меланхолию, однако ничего больше не выдавало его истинных мыслей.

«Прошу прощения, но об это я рассказать не могу».

«Что, прости?»

«Не важничай тут!»

«Это останется только между нами, Сифил».

«Нет. Даже несмотря на то, что вы — мои дорогие тетушки и я уважаю ваши желания, я не могу сделать для вас исключение. Вскоре об этом всё равно станет известно... А сейчас прошу меня извинить, у меня ещё куча дел».

Он опустил взгляд и вернулся к своей медитации. Трое его тетушек, красные от злости и недовольные его поведением, развернулись и пошли прочь. Их раздражение и агрессию выдавали лишь слегка ссутуленные плечи. Он приоткрыл один глаз, чтобы убедиться, что они действительно ушли, глубоко вздохнул и изменил позу. Даже если его не существовало физически, в своем подсознании он прекрасно видел это ожерелье из цепей, что опутывало его шею. Каждое звено цепей теперь обратилось буквой — вместе они складывались во фразу, в своего рода волшебное письмо, которое он получил от жреца Сарамаценсиса и девы Ларватуса. Их ответы оказались абсолютно одинаковыми, слово в слово. И вместо того, чтобы помочь ему разобраться, они лишь подкинули ему новую загадку, которую только предстояло решить.

Когда сойдутся огонь и земля, сама основа этого мира пошатнется.

«Огонь и земля. Каллихтис и Коридорас. Я выиграю у обоих. Камень, молния... Дождь всегда стоит выше них. Но... верный ли это выбор? Быть может, я совершаю ошибку? Не стоит ли воде идти рука об руку с ними, или же для нашего клана уже слишком поздно принимать такие решения? В любом случае, мне не остается ничего, кроме как двигаться дальше...»

Невольно он вновь поднял взгляд. Когда он осознал, что происходит, то уже не мог противиться этому. Сифила тянуло в зеркало лазурных вод с невиданной силой. Ему не хотелось видеть то, что желало показать ему зеркало, но древняя реликвия не оставляла ему выбора. Его голубые глаза, теперь уже открытые, наполнились слезами, он беспокойно дергался, словно испуганный ребенок. В прошлом ему уже доводилось испытывать такие ощущения: всякий раз, когда зеркало пыталось использовать его в качестве проводника, ему казалось, что привычный мир исчезает. Он не мог не застонать. Благодаря древней, чистой крови, что текла в его жилах и энергии его молодого тела зеркало восстановилось. Его гладкая, лазурная поверхность начинала подрагивать, словно легкая ткань, и размытое изображение становилось всё более и более четким, пока наконец не замерло. Судя по всему, все было спокойно — бескрайнее голубое небо, пушистые облака и возвышающаяся среди них гора невероятной красоты. Это была магическая гора Сфера. Об этом месте знали все жители Эдема от мала до велика, однако редко когда его можно было увидеть — обычно оно было скрыто за облаками, да и само по себе оно располагалось очень уж высоко. Даже духи ястребов могли любоваться этой горой лишь на расстоянии. Известная как самая высокая гора в мире, она располагалась в окружении шести долин, а на берегу реки у её подножия жили потомки духов, некогда изгнанных из Эдема. Более того, именно на этой горе жила таинственная птица Рамия — божественное существо, способное путешествовать между мирами. Магия зеркала явила Сифилу яркое изображение горы от внутренней её части до вершины. Отчаянно сопротивляясь желанию наблюдать за этим видением, он всё-таки направился к вершине.

Он увидел нечто похожее на легкую дымку...

Неважно, сколько раз зеркало являло ему это видение или насколько он к нему привык — он всё равно испытывал почти что животный страх каждый раз, когда это случалось вновь. В момент, когда его сердце, казалось, остановилось, а все тело будто бы готово было взорваться, магия зеркала, что удерживала его, отступила. Бедняга рухнул на пол, будто какая-то невидимая сила отбросила его от зеркала. В глазах его стояли слезы. Он изо всех сил старался дышать, но задыхался от слёз — в его душе поселились глубокие печаль и тревога, проигнорировать которые он не мог. Он закричал и упал на колени, всё его тело содрогалась в конвульсиях. И даже если бы он попытался стиснуть зубы и перетерпеть боль, образы, увиденные им в зеркале, возвращались бы к нему вновь и вновь, заставляя испытывать те же ужас и страх. Даже когда он молил о свободе от этого кошмара и терял волю к жизни, когда рыдал от страха, тревоги и унижения... Даже тогда зеркало не давало ему уйти. По этой причине он мог лишь продолжать давиться слезами отчаяния. Сифил по собственному опыту знал, что изображение горы уже исчезло, но всё-таки не мог заставить себя поднять взгляд. Пусть уже и прошло какое-то время, но он понимал, что испытанный шок ещё долго не даст ему прийти в себя. Увиденное не желало уходить из его памяти. Волшебное зеркало вновь и вновь заставляло его переживать этот момент — от этого кошмара нельзя было избавиться. От кошмара, который он никогда не сумеет забыть. Он продолжал рыдать, потому что чувствовал растерянность и не знал, что делать дальше.

«Я бессилен. Неважно, насколько благородная и древняя кровь течет в моих жилах, я всё равно всего лишь дух, который рано или поздно умрёт. Во мне нет ничего особенного. Ничего, что было бы достойно внимания. Как и сказал Криптокарион, я слабак и умею только языком трепать. О боги небес... Что я могу сделать? Что я должен делать?»

10

Сарамаценсис — известный также как храм мыса — располагался в самом конце области, отмеченной созвездием Охотника и его псов. Он был построен на небольшом мысе Агамы и разделял замерзшее и полноводное моря. Именно на его фоне садилось в конце дня солнце. Добраться сюда из Ландейла было непросто — один из возможных маршрутов предполагал необходимость отправиться в путь с луга Тенеллус, через скалистые горы, что принадлежали клану земли. Затем нужно было миновать гору Кудема, а уже после дождаться отливов и пересечь песчаный берег Мегалодораса. Такое путешествие занимало немало времени. Другой же маршрут брал своё начало из бухты Ангис — оттуда нужно было направиться к маяку на мысе Пальмато, а затем пришвартоваться у золотого замка семьи Анубиас и уже там думать, как продолжить свой путь сквозь замерзший океан Пангасианодон Гигас. Однако, просто завидеть храм издалека недостаточно, ведь обмелевшее море, что окружало его, скрывало под водой множество камней, напороться на которые было проще простого. И даже в периоды мелких приливов эти камни сокрыты пузырями и пеной — заметить их очень сложно.

В целом, добраться до храма не невозможно, однако труден будет путь тех, кто решит это сделать. К тому же, время отливов всегда было коротким — стоит чуть задержаться и вода начнёт подниматься вновь. Оба пути настолько суровы, что обычной призрачной лошади не под силу пройти ни один из них. Какими бы крепкими ни были ноги такой лошади, без тщательной подготовки и продуманного плана этот путь станет для неё последним. Существам, способным летать, преодолеть его гораздо легче, но тут возникает другая проблема — хватит ли у них сил лететь так долго. Конечно, если речь о сильнейшем в мире драконе или загадочной птице Рамии — это уже другой вопрос.

Тем не менее, многие странники пытались добраться до Сарамаценсиса.

Подобно тому, как жрица Ларватуса, что символизировала тень и луну, являлась покровительницей всех женщин Эдема, жрец Сарамаценсиса, что символизировал доброжелательность и солнце, был тем, с кем мечтали хоть раз в жизни встретиться все мужчины Эдема. Они желали помолиться в его храме, чтобы заручиться благословением Митры. Однако, в отличие от храма Ларватуса, — святыни, куда при желании могла легко добраться любая женщина — мужчинам с храмом Сарамаценсиса повезло не так сильно. Отсутствие простого пути вызвало у многих молодых духов ещё более жгучее желание добраться в храм — они принимали это как вызов, как возможность показать свои смекалку и силу.

Иными словами, лишь мужчины обязаны были приложить усилия и проявить свою волю, чтобы обратиться к Митре, и только те, кто изначально обладал достаточной силой, могли сделать это раньше остальных. И никто в Эдеме не считал это несправедливым.

Как бы ни были сильны их души, желающих вознести свои молитвы в суровую зимнюю пору набиралось всего несколько человек. И один из них всё-таки сумел подобраться достаточно близко.

Склеропейджес Регнас вытер пот со лба.

Со стороны моря дул пронизывающий ветер, но его тело буквально пылало из-за длинного и долгого перехода, — он не мог выбиться из своего строгого графика — а сердце колотилось в бешеном ритме. Он наконец добрался. Храм Сарамацентисиса возвышался прямо перед ним, окруженный аурой тишины и спокойствия, а сильные морские ветра терзали его стены со всех сторон. Что касается его самого — он явился сюда в одиночку. Как и обычно, он тут же закатал рукава своей одежды, поправил волосы и протер сапоги от пыли. К несчастью для него, его нынешний вид вряд ли можно было назвать приличным.

В Сарамацентисис его отправил лорд Гуамон Семиаквилус — патриарх клана огня и временно исполняющий обязанности главы семьи Каллихтис. Чтобы облегчить его путешествие, патриарх велел двум членам клана и трём огненным драконом помочь ему преодолеть часть пути. Его отправили сюда, чтобы доставить письмо — он не знал, что в нём сказано, но нетрудно было догадаться, что в нём содержится какой-то вопрос, ответ на который знает лишь местный жрец. Склеропейджес не успел спросить Гуамона лично, однако кое-какие соображения по теме письма у него имелись. Он выбрал путь по горной тропе и переживал, что может отстать от графика, поэтому дракон вынужден был лететь без единого перерыва. Когда все драконы выбились из сил, ему пришлось идти пешком. Он двигался по пересеченной местности, вот-вот должны были ударить приливы, иногда приходилось передвигаться и ползком. Невозможно было сохранить презентабельный вид после такого изматывающего путешествия.

Он поспешил к лестнице и ступил на старую каменную плитку, истоптанную сотнями тысяч паломников, приходивших сюда до него. Склеропейджес впервые в жизни вошёл в храм мыса.

Когда-то они с друзьями хотели добраться сюда — дело было ещё до их совершеннолетия — и решили отправиться морем. К несчастью, их корабль был потоплен беспощадными морскими волнами Пангасианодон Гигаса. Тогда их спасла семья Анубиас, под покровительством которой они вынуждены оставаться до момента, когда их жуткие раны заживут. Эта выходка обошлась семье Ренгас в кругленькую сумму.

И теперь, когда он увидел храм собственными глазами, ему подумалось, что тот не такой внушительный и величественный, каким он его себе представлял. Он как следует осмотрелся. Судя по форме той круглой комнаты, в которой он оказался, и стоящим вокруг колоннам, сейчас он находился в зале поклонения. Колонны были украшены множеством блестящих ракушек, однако большая их часть либо потрескалась, либо уже отвалилась. В дальней части зала красовалась скульптура двенадцати черепах-драконов, о них он знал немногое: согласно легендам, длинные носы помогали им ориентироваться в пространстве, а небольшие различия в их бородах, лапах и взглядах символизировали времена года и календарь длинной жизни Эдема одновременно. С течением времени черепахи подрастеряли свои утонченные черты.

«Интересно, кто их создал... И может ли кто-то их починить?» — Склеропейджес, который любил красивые, элегантные и гармоничные вещи, не мог не чувствовать себя не в своей тарелке, глядя на этот храм. Эти пусть и отдаленные, но священные земли, имеющие особое значение для всего Эдема, пришли в упадок.

Он прошёлся вдоль образованного колоннами круга и внимательно присмотрелся к тому, что находилось в его центре — пять крупных змей закручивались друг вокруг друга, языки каждой из них являли собой свой собственный символ. Язык одной представлял собой вечнозеленую ветвь, другой — сияющий металл, третьей — пресную воду, а языки двух оставшихся представляли яркое пламя и чернозем. Стоит ли говорить, что эта статуя символизировала высокородных правителей? Ему хотелось подойти поближе, но входить в молельню без разрешения жреца было бы неразумно — ему ещё предстояло пройти ритуальное очищение.

Молодой человек поспешил перебраться на другую сторону круга. Там, обращенная к солнцу и Олифанту, башня отбрасывала набок свою длинную тень. Он знал, что часть башни должна служить жильем для жреца, а её крыша — смотровой площадкой.

Склеропейджес остановился у входа в башню, глубоко вдохнул и закричал:

«Прошу прощения!»

Эхо его голоса мгновенно разнеслось по храму, отталкиваясь от каждой его стены. И когда оно стихло, он наконец-то услышал чей-то голос.

«Входите».

Этот голос каким-то образом тоже вызвал эхо, так что, когда звук достиг его ушей, звучал он несколько эксцентрично. Голос этот оказался куда бодрее и моложе, чем ему представлялось, так что он не мог определить, был ли это жрец или кто-то другой.

«Что ж, с вашего позволения», — Склеропейджес нервно сглотнул и открыл серебряную дверь.

11

Пробуждение было каким угодно, но не приятным.

Рубисс замерзла, всё её тело затекло, а в горле пересохло. И даже слабый солнечный свет, проникающий в комнату сквозь полуприкрытые ставни, ослеплял и вызывал резь в глазах. Спала она беспокойно, ворочалась всю ночь напролёт и совершенно не хотела вставать с постели.

«Ах, я чувствую себя такой уставшей. Не хочу вставать. Если кто-то поставит это мне в упрек, я сострою максимально страдальческую гримасу и отвечу им таким голосом, что у них не будет никаких сомнений в том, что мне смертельно плохо. И это даже не будет особой ложью — мне действительно нехорошо. Просто чуть преувеличу. Честно говоря, даже хорошо, что время от времени властная Марланд справляется о моем здоровье. Стоит ей убедиться, что мне нехорошо, как у меня не останется другого выбора, кроме как отдыхать».

Едва спросив себя, почему же ей так плохо и почему она не может даже голову без боли повернуть, Рубисс тут же вспомнила о событиях прошлой ночи. Воспоминания одно за другим всплывали в её голове, заставляя переживать их заново. В какой-то момент ей подумалось, что это мог быть просто кошмар, однако воспоминания были слишком уж яркими и живыми, чтобы оказаться сном. Она схватила одеяло и закуталась в него, чувствуя инфантильное желание спрятаться от всего мира. Через несколько секунд она набралась решимости и выглянула наружу сквозь небольшую щелочку — грязный плащ висел на спинке стула, как она и опасалась. Рубисс нужно было что-то с ним сделать, пока Марланд не заявилась в её комнату. Стирать его не было времени, если вдруг её поймают за этим занятием — ей конец. Так что она вздохнула, поднялась с кровати и принялась ходить туда-сюда по комнате, пытаясь придумать что-то дельное. И тогда, когда она уже собиралась сдаться, решение само попалось ей на глаза — горшок, полный искусственных растений. Она быстро вынула их оттуда, попыталась затолкать внутрь плащ, который оказался куда более объемным, чем она думала, и заодно сняла с него красный камень, что был закреплен у шеи. К тому моменту, когда Марланд наконец вошла в комнату, Рубисс удалось кое-как водрузить растения на место.

«О, так ты уже проснулась! Отлично», — на пухлом — настолько пухлом, что это почти граничило с болезненностью — лице Марланд играла улыбка. Было ясно, что спала она слишком долго, но настроение у женщины отчего-то было хорошим.

«Мне повезло! Вчера мы с сестрой как следует повеселились и, кажется, я ещё не растеряла задора».

«Доброе утро», — улыбнулась Рубисс и, не оборачиваясь, шагнула в ту сторону, где стоял горшок.

Ей хотелось поправить растение, которое грозило вот-вот упасть, но она поранила палец булавкой от броши, когда пыталась это сделать. К счастью, Марланд стояла у открытого окна и не заметила, как она изменилась в лице. Она поспешно спрятала драгоценную брошь в ночной рубашке, лизнула рану, чтобы та не кровила и с легкой небрежностью приблизилась к Марланд.

«Мне очень жаль, что я так долго проспала. Понятия не имею, что случилось, но что-то мне сегодня дурно».

«Ничего страшного, дорогая! Уверена, что твое недомогание связано с голодом — ты же со вчерашнего дня ничего не ела...» — Марланд повернулась к Рубисс, продолжая улыбаться. — «Пойдем позавтракаем».

Женщина начала весело напевать себе под нос и поправлять волосы, будто и вовсе забыла о девушке на какое-то время. Рубисс же просто хотела спрятать грязный плащ под ковер. Она вытерла выступивший на лбу пот, даже не пытаясь этого скрыть.

«Но помни, что нельзя переедать, юная леди! Сразу после завтрака нужно принять ванну».

«Ванну? В такое время?»

«Поверь мне, это просто замечательная идея. Я велела слугам добавить в неё побольше розового масла, которое передала мне недавно сестра, — запах просто божественный!»

Рубисс чувствовала, что здесь что-то не так.

«Здесь определенно что-то происходит. Слишком уж всё странно складывается».

К несчастью, за эти годы она на собственном опыте убедилась, что спорить с Марланд не стоит — ответом будут ослиное упрямство и поистине лисья хитрость, женщина будет беспощадна. И будто бы этого было мало — её мучило ещё и чувство вины за то, что произошло прошлой ночью.

«Сейчас важнее всего избегать любых тем, в которых я могу упомянуть то, чего знать не должна. Мне нужно быть очень осторожной. Как они говорят: не стоит раскачивать лодку».

«Что ж, разве это не прекрасно?» — чуть помолчав, сказала она и улыбнулась. — «Какого же удивительного сюрприза мне ждать? Может быть, вечеринку? А дядя присоединится к нам?»

Она оказалась слишком нетерпелива и сказала больше, чем ей следовало. Марланд повернулась и одарила её своим печально известным взглядом — тем самым, от которого ничто не скроется. Мышцы её лица были напряжены, а значит она точно что-то скрывала, но сказать, что именно, было невозможно. Рубисс заглянула в её глаза и увидела в них непоколебимую решимость, какую обычно можно заметить в глазах опытных бойцов. Ясно было одно: гувернантка будет следовать плану, каким бы он там ни был.

«Тебе стоит самой всё увидеть! А сейчас, как я и говорила, нужно что-нибудь перекусить. Поторопись и не думай ни о чём постороннем!»

Рубисс приняла ванну, как и было задумано, а затем вокруг появились другие слуги и принялись расчесывать её волосы. Впервые в жизни даже её губы и щеки оказались красноватыми. Её попросили снять халат и облачиться в платье — такое белое, что даже снег на его фоне мог показаться серым. По подолу и груди рассыпалась жемчужная вышивка, словно звезды по небосводу. Она взглянула на себя в зеркало и увидела, насколько красивой и элегантной она была в этом наряде. И именно это зрелище заставило её лицо побледнеть за слоем макияжа.

«Погодите-ка, разве... Разве так не невесты выглядят? Только не говорите мне... Я должна встретиться со своим будущим мужем? Из всех вещей в мире, почему именно эта... Почему именно сейчас?»

Потрясенная, она замерла. Ей хотелось плакать, хотелось упасть на пол и кричать так громко и так сильно, пока она навсегда не лишится голоса из-за этого крика. И по мере того, как её будущее покрывалось темной пеленой, её тело тоже лишалось сил. Рубисс думала о своей недосягаемой любви, о разбитых мечтах и обо всем том, от чего ей придётся вскоре отказаться, оставшись в полном одиночестве. Она была единственной, кто остался здесь: её родители погибли, а все остальные девочки её возраста жили совсем другой жизнью. Она должна была принять свою судьбу в одиночестве, окруженная лишь ароматом розы. Когда Марланд провожала её вниз, Рубисс оглядывалась вокруг так, словно видела эти места впервые. Особняк, слуги в нём, да весь мир, в который она собиралась ступить, были для неё чем-то неизвестным.

«Настоящая я — та, что была свободна... Вчера она умерла. Больше нет того мира, который я знала — осталась лишь угасающая, болезненная память о прошлом. Что ж, я понимаю. Получается, что последним человеком, с которым провела время настоящая я, был Диалт».

Рубисс так глубоко погрузилась в свои мысли, что когда она пришла в себя, то обнаружила себя в приемной, сидящей на кресле, предназначенном для главы клана. В её руках сверкал клинок перекрестного огня — реликвия её клана, волшебный меч, который должен был быть передан ей через торжественный ритуал наследования с участием её матери или дяди. Реликвия, которую не использовали как оружие уже долгое, долгое время.

«Что будет, если сейчас я решу вонзить этот меч себе в грудь? Расстроится ли мама?..»

Ей вспомнился эпизод прошлой ночи — тот, где она одним взмахом руки уничтожила фальшивый меч. На её лице красовалась фальшивая улыбка, но на тыльную сторону ладони всё-таки упало несколько холодных слез.

«Рубисс, подними голову, пожалуйста», — прозвучал элегантный, хорошо поставленный голос Марланд.

Рубисс повиновалась, словно ребенок, и лениво подняла голову — в её глазах отсутствовал даже намек на какие-либо эмоции. Она была так растеряна, что не удосужилась даже вытереть стекающие по щекам слезы. Из-за этих слез она с трудом видела, что происходило вокруг. Тем не менее, ей удалось разглядеть чей-то силуэт. Прямо перед флагом, на котором красовался их герб — горящий крест — стоял мужчина, в знак почтения держащий руку на сердце. В его внешности просматривалось нечто странно знакомое. От его новой прически, куда более аккуратной, чем раньше, у неё по спине побежали мурашки. Нарядная одежда, в которой он заявился сюда, совсем не соответствовала его нраву. Она узнала его сразу, как только смогла заглянуть ему в лицо.

«К... Криптокарион?..»

«Да, я знаю, Рубисс. Я был удивлен не меньше твоего», — в его дразнящем голосе слышалось смущение, однако его глаза, один из которых был украшен татуировкой, сверкали силой и торжественностью. — «Честно говоря, я был уверен, что это мой старший брат возьмёт тебя в жены, Рубисс. Видишь ли, сегодня утром было официальное объявление. И новости принёс сам Склеропейджес... Мы с тобой поженимся в следующее новолуние».

  1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14